— Ненавижу равнодушных: как Фридрих Геббель, считаю, что «жить — значит занимать определённую позицию». Не могут существовать просто люди, стоящие вне общества. Тот, кто действительно живёт, не может не быть гражданином, не может не занимать определённую позицию. Равнодушие — это не жизнь, а безволие, паразитизм, трусость. Поэтому я ненавижу равнодушных.
Равнодушие — балласт истории. Это свинцовый груз новатора, это нечто инертное и вязкое, зачастую гасящее самый пламенный энтузиазм; это болото, окружающее крепость старого общества и защищающее его лучше, чем самые прочные стены, чем грудь воина, потому что оно затягивает атакующих в свою илистую топь, обескровливает и устрашает их, вынуждая иногда отказаться от героического начинания.
Равнодушие — могучая сила, действующая в истории. Оно действует пассивно, но всё же действует. Это — покорность року, то, на что нельзя рассчитывать, что срывает программы и ломает лучшие планы; это грубая материя, восстающая против разума и губящая его. То, что происходит, то зло, что обрушивается на всех, то возможное добро, которое может быть порождено героическим действием (общечеловеческой значимости), — результат не столько инициативы тех немногих, кто действует, сколько равнодушия, безучастности большинства. То, что происходит, свершается не столько потому, что этого хотят немногие, сколько потому, что масса людей отказывается проявить свою волю, предоставляет свободу действия другим, позволяет завязываться таким узлам, которые позднее можно будет разрубить только мечом, допускает принятие таких законов, которые впоследствии заставит отменить лишь восстание, позволяет овладеть властью таким людям, которых позднее можно будет свергнуть только путём мятежа. Фатальность, которая кажется господствующей в истории, есть как раз не что иное, как обманчивая внешняя оболочка этого равнодушия, этого самоустранения. Подспудно назревают какие-то события. Руками немногих людей, находящихся вне всякого контроля, ткётся ткань коллективной жизни, в то время как масса пребывает в неведении, так как всё это её не волнует. Судьбами эпохи манипулируют, исходя из узких представлений, ближайших целей, личных амбиций и страстей маленьких групп активно действующих людей, в то время как масса людей пребывает в неведении, так как всё это её не волнует. Её подспудно назревавшие события свершаются, ткань, готовившаяся исподволь, соткана, и тогда кажется, что история есть не что иное, как гигантское явление природы, извержение, землетрясение, жертвами которого становятся все: и те, кто этого хотел, и те, кто не хотел, кто знал и кто не знал, кто проявил активность и кто остался безучастным. У безучастных происшедшее вызывает раздражение — они хотели бы избежать последствий, хотели бы, чтобы стало ясным, что они не желали того, что произошло, что они не в ответе.
