Урок Розы Люксембург

Михаэль ДОРФМАН

«Копельман ходил в армейской шинели и изо дня в день ждал мировую революцию. Он не интересовался женщинами потому, что единственной любовью его жизни была пламенная Роза Люксембург». Это из повести еврейского писателя Переца Маркиша «Товарищи кустари» — раннего произведения советского соцреализма. Пламенной назвал Розу Люксембург Троцкий, и этот эпитет прилип к ней даже тогда, когда авторство Троцкого стало опасно вспоминать. Троцкий сказал ещё «этой хрупкой женщине была свойственна мужественная сила мысли».

Имя пламенной Розы

Ленин ценил труды Розы Люксембург. Люксембург никогда не отвечала ему взаимностью, видела в его революции стечение обстоятельств и голый политический расчёт. Писала, что однопартийная система грозит перерождением диктатуры пролетариата в деспотическую власть над народом, лишь маскирующуюся под коммунизм. Позже Троцкий использовал поздние письма Люксембург в борьбе со сталинизмом. Брошюру Розы Люксембург «Русская революция» (где она резко критикует однопартийную диктатуру большевиков) перевели на русский язык, и тайно провозили в СССР.

Всё это было ей прощено в Советской России потому, что революция нуждалась в великомучениках. «Мы смело в бой пойдём за власть Советов, и как один умрём в борьбе за это…» Троцкий объявил Розу Люксембург «мученицей революции». Трудно сказать, какие соображения не позволили несостоявшемуся священнику Сталину развенчать уже канонизированную мученицу. Возможно, причина в том, Сталин был куда мягче к женщинам-революционеркам, чем к мужчинам. Факт, что он оставил жить большинство революционерок ленинского окружения, тогда как под корень уничтожил мужскую часть ленинской гвардии. Мы уже родились в мире, где Роза Люксембург – это было имя улиц и площадей, сёл и санаториев и фабрик, конфет, папирос и шелковых платьев. В Германии мне приходилось сталкиваться лишь с крайне левыми. Для них «Красная Роза» тоже была сентиментальной иконой на плакатах.

Вышедший в свет сборник писем Розы Люксембург показывает её не только догматической марксистской, неутомимой спорщицей и критиком всяческих отклонений от доктрины марксизма, пугалом немецких обывателей, веривших, что эта польская еврейка хочет поджечь Европу (может отсюда и пламенная).  Она была всем этим, а ещё она была любящей, сентиментальной и романтической женщиной. Люксембург довольно сильно хромала, потому не могла ходить далеко. Любила слушать пение птиц из окна. Первая мировая застала её в Германии, и в период с 1915- го по 1918 год она по большей части писала письма – мужчинам-друзьям и любовникам, женщинам–друзьям и жёнам любовников. Однажды Роза Люксембург спросила многолетнего друга, советчика и, одно время, спутника жизни Лео Йогилеса, что делать с одолевающими её идеями и сомнениями. Совет был таким: «Сразу пиши об этом». Люксембург писала ему по-польски, он отвечал ей по-русски. Письма Йогелеса по большей части утрачены, но письма Розы Люксембург тщательно собирались, переводились: сначала на немецкий, а сейчас вышли по-английски.

Против течения

Сборник писем мог бы быть и дополнением к коммунистическому житию теоретика и мученицы революции, и декорацией к сентиментальному образу Розы, созданному немецкими левыми. Однако Роза Люксембург актуальна в современных общественных условиях. Неравенство между бедными и богатыми давно зашкалило за черту того, что ещё недавно считалось политическим здравым смыслом. Социальные права рабочих давно откатились ниже той точки, которой достигли немецкие рабочие времён Второго интернационала, имевшие широкие профсоюзные права и государственное медицинское обеспечение. Нынешние интеллектуалы оказались в той же позиции, что и поколение Розы Люксембург 100 лет назад – капитализм сам по себе не обещает ни автоматического саморазрушения, ни автоматического улучшения ситуации. Мы отбросили одну псевдонаучную веру в неизбежное наступление социализма с тем, чтобы усвоить другую такую же псевдонаучную иллюзию, что якобы рыночный капитализм неизбежно исправляет общественные проблемы. Мистицизм, сопровождавший социалистическую веру в саморазрушение капитализма, лишь сменился столь же мистической верой в самокорректирующую силу капитализма. Наше неолиберальное время сближает с марксизмом Розы Люксембург догматическая и беззаветная вера в экономические силы, полемический монизм в спорах с оппонентами, злоупотребление экономическими метафорами. Надо только заменить веру Розы Люксембург в то, что всяческое добро придет с ростом рабочего класса на исповедуемую нынче веру в «средний класс» и ownership society. Поколение Розы Люксембург в точности, как и мы, напрасно надеялось, что мировой порядок определяется силами истории и это делает «руководящие идеи» правильными и вездесущими.

Роза Люксембург – несомненно один из крупнейших теоретиков левого крыла Второго интернационала. И не только теоретик. Она активно участвовал в рабочем движении в Верхней Силезии. Во время революции 1905 года в России отправилась в восставшую Варшаву. От бастующих польских рабочих она переняла веру в то, что всеобщая забастовка может опрокинуть капитализм. В Германии ей не удалось убедить в этом товарищей, не желавших связываться с полицией. Она писала о Карле Каутском, как о «холодном доктринере, разбившем мои мечты».

В 1914 году большинство немецких социалистов поддалось националистической истерии. Роза Люксембург стойко отстаивала свои идеи социалистической солидарности. Она призывала вождей социалистов Германии поднять немецких рабочих на всеобщую забастовку, а не одобрять их отправку на войну с французскими рабочими. Зная, что случилось потом, надо думать, что права была Роза Люксембург. Десять миллионов погибших солдат, развал интернационального социалистического движения. Трудно представить себе исход событий хуже. Когда старый мировой порядок рухнул, никто не был готов к наступлению нового.

Позиции Розы Люксембург выдавали свою слабость социализма в национальном вопросе. С одной стороны, её знание польской и еврейской специфики, не позволяли ей взять сторону немецких товарищей. Немецкие социалисты исповедовали германский культурный империализм, полагая, что социалистическая революция будет способствовать распространению германской цивилизации в мире. Она резко возражала Каутскому, считавшему, что «лучшее, что мы можем сделать для польских рабочих, – это германизировать их». С другой стороны, она резко возражала против рождавшегося польского национализма.

Польский социалист Казимеж Келлес-Крауз утверждал, что нации — это порождение капитализма, что индустриализация порождает не только новые социальные классы, но и нации. Люди, говорящие на одном языке, и вырванные из деревни, находят себя в отчуждённой среде промышленных городов, и их самоидентификация будет прежде всего национальной, а затем уже классовой. Он предсказывал, что в Российской империи вслед за польским национальным возрождением последуют украинское, еврейское и другие. Келлес-Крауз утверждал, что национальная политика не привязана ни к национальному государству, ни  к обладанию традиционной территории, а связана лишь  с современной индустриализацией и общим языком. В доказательство он приводил сионизм. Позже его идеи дали толчок для очень многих левых в эмиграциях и диаспорах.

Роза Люксембург родилась в Замостье.  Сегодня это провинциальный городок, а в то время Замостье было важным торговым центром Люблинского воеводства Царства Польского, населённого поляками и евреями и окружённого украинскими деревнями. Тогда эта территория была частью Российской империи. Роза Люксембург писала докторскую диссертацию на тему об экономическом развитии Польши, и считала, что факт принадлежности Царства Польского к российскому рынку важней национальных вопросов. Тем более, что она видела, что разрешение польского вопроса в России невозможно без разрешения еврейского и украинского.

Однако победа в споре с Келлес-Краусом досталась Розе Люксембург не столько благодаря идеологическим аргумента, сколько по причинам сугубо политическим. По сути, это была борьба за помощь со стороны французских социалистов, крайне необходимая для находившихся на нелегальном положении социалистов Российской империи. С одной стороны, французские социалисты любили видеть себя на стороне угнетённых поляков. С другой, они были частью истеблишмента, панически боявшегося усиления объединенной Германии. Во Франции ещё хорошо помнили позорное поражение в войне 1870 года. Оборонная стратегия Французской республики строилась на военном союзе с идеологически чуждой им автократической Российской империей. Поддержка стремления к независимости Польши означала распад Российской империи, а за ней и поражение Франции. Стратегические соображения, как водится, прикрывались рассуждениями о защите республики против тирании, о выживании интернационального социализма. Люксембург  мастерски использовала эти затаённые страхи. Основным аргументом стало, в общем, верное соображение, что возникновение новых независимых государств  может замедлить наступление социалистической революции. На съезде Второго интернационала в Париже в 1896 году она сумела провалить резолюцию о поддержке независимости Польши. Это создало ей врагов среди поляков. Одним из них был товарищ Дзюк — Йозеф Пилсуцкий, будущий отец Второй польской республики, ещё не проявивший себя лидером польских социалистов. Были и друзья. Одним из друзей стал товарищ Якуб — Феликс Дзержинский, тоже ещё ничем не отличившийся, будущий создатель советских спецслужб.  Некоторые считают, что их дружба была более тесной, чем просто дружба.

Полемическая страсть

Письма Розы Люксембург очень скупы на личные подробности. Она переживает за друзей на фронте, в сибирской ссылке, но нигде нет ни слова о том, что сама прочувствовала в немецкой тюрьме. Полемика, борьба служила для неё стимулятором, возбуждала кровь, эмоции и страсти. Недаром, один из псевдонимов, который она выбрала во время полемики с польскими социалистами, был Мацей (Матвей) Розга.

Кто-то из биографов заметил, что со временем Роза Люксембург выбирала всё более молодых мужчин для любви и всё более старых для ненависти. Одним из таких объектов ненависти стал Эдуард Бернштейн. Ревизионизм тогда ещё не был ругательством, тем более не синонимом для ереси. Бернштейн  полагал, что Маркс ошибался в некоторых ключевых вопросах – неравенство между рабочим классом и другими не обязательно увеличивается; капитал не обязательно концентрируется в сужающемся кругу монополистов; эмпирические наблюдения приводили к выводу, что мир вовсе не движется к неминуемой революции из-за противоречий капитализма. Бернштейн утверждал, что не стоит дожидаться революции, чтобы добиваться улучшения условий труда и прав рабочих. Ведь безо всякой революции они добились в Германии права на объединение в профсоюзы, государственного медицинского обеспечения и сокращения рабочей недели. И все это возможно внутри капиталистической системы.

Роза Люксембург со всей страстью обрушилась на Бернштейна. В ход пошли не только немалый литературный талант, мастерское владение языками, но ораторские свойства, способность привлекать людей, как большие массы на митингах, так и небольшие группы в пивных и на пикниках. Роза Люксембург ворвалась жизнь немецких социалистов, ведших размеренную и добропорядочную жизнь мелких буржуа. Для многих видных лидеров она стала женщиной, с которой хотелось проводить время. Она подружилась и с жёнами социалистических лидеров. Каутский был несказанно рад, когда в полемику против Бернштейна включилась Роза Люксембург. Впрочем, прошло не так много времени, и она обрушилась с критикой на него самого.

Несмотря на глубокую веру в идеи марксизма, в то, что развитие производственных сил приведёт к политическим революциям, она всегда испытывала сомнения по поводу того, как справятся социалисты с разрушающей силой приобретенной власти. Она всегда была скептически настроена в отношении ленинской теории завоевания и удержания власти Ленина, хотя верила в силы истории и революционного класса. Она не верила, что без революции в Европе на русскую революцию «нельзя рассчитывать». Отсталая и насильственная революция в России, по мнению Люксембург, могла только дискредитировать социалистическую идею. Но она надеялась, что русский пример вдохновит немецких рабочих взять власть, и  тогда уже немецкий пролетариат окажет помощь своим товарищам в России. Она делала для революции в Германии всё, что могла, и погибла ради неё.

***

Издание писем предназначено для подготовленных читателей. Обширные комментарии, скорей полемические, чем информативные. Комментаторы и издатели мало осведомлены и о русской революции, и об обширных связях и спорах Люксембург с социалистами в её родной Польше, и её еврейских корнях и связях. Многие исторические фигуры упоминаются там лишь как субъекты, о которых писала Люксембург, либо как авторы статей за или против неё. Леон Василевски (в будущем польский министр иностранных дел, историк один из создателей новой польской государственности, отец Ванды Василевской) в сборнике представлен лишь как автор «разгромной статьи» против Розы. Игнаци Дашиньски (первый польский премьер-министр, один наиболее блистательных польских публицистов) — и вовсе как человек, чья жена забеременела до свадьбы. И если брать книгу буквально, то её героиня – лишь женщина с весьма запутанными любовными аферами, которой случилось быть правой практически по всем главным вопросам её времени. Роза Люксембург заслуживает куда больше этого.

Роза Люксембург верила в то, что развитие капитализма автоматически приведёт к решению проблем. Несомненно, она ошибалась. Прошло сто лет, и стало отчётливо видно, что Бернштейн был ближе к истине, чем Люксембург. Однако наша вера в «либерализацию рынка», в «разрегулированный» свободный рынок, в приватизацию всего общественного и коммерциализацию всего частного очень похожа на веру Розы Люксембург в «освобождение труда». Если бы все было так просто, то самые богатые из нас первыми бы проявляли сознательность и с готовностью платили бы налоги и посылали своих детей на войну. Мы знаем, что это не так. Общество не обречено ни на классовую борьбу, ни на имущественное неравенство, ни детерминировано никакими социальными силами. Общество – это то, что мы сами из него делаем.

«Урок жизни Розы Люксембург, — пишет Тимоти Снайдер, — не в том, что она ошибалась, а мы правы, а в том, что мы обязаны взять ответственность за свою жизнь, за свой рынок, за своё общество и свой народ, а не надеяться на детерминизм, преследовать оппонентов уничижительными аргументами, и надеяться, что, в конце концов, жизнь все исправит. Жизнь ничего не исправляла раньше и не исправит теперь».