Михаэль ДОРФМАН. Ещё раз о гуманитарной интервенции

Генерал Радко Младич даст наконец ответ за свои дела во время Боснийской войны 1992-1995. Его коллега по политике Радован Караджич уже находится под судом в Гааге. Вместе с ними должны бы предстать перед судом и те западные деятели, которые допустили эту войну в самом сердце Европы и массовые убийства людейи, с­хо­дя из хо­лод­ных ин­те­ре­сов «ре­аль­ной по­ли­ти­ки», а не из-за ис­ла­мо­фо­бии или бес­сер­де­чия.

29 мая 2011 года бывший голландский министр обороны Йорис Воорхове (Joris Voorheove) заявил на Би-би-­си, что читал донесения разведки о том, что одна из ведущих стран НАТО тормозила гуманитарную интервенцию в Боснию, полагая, что надо дать состояться этнической чистке. Несмотря на настойчивые вопросы, министр отказался назвать эту страну, поскольку некорректно выдавать секретную информацию, полученную по долгу службы.

Даже без откровений голландского министра ясно, что речь идёт о Великобритании. Именно тогдашнее консервативное правительство Джона Мейджора играло ключевую роль в торможении гуманитарной интервенции в бывшую Югославию, в сня­тии эмбарго на поставки оружия, дававшие существенное преимущество хорошо вооруженным боснийским сербам перед кое-как снаряжёнными отрядами бос­нийцев. Правительство Мейджора и особенно его военный министр Мальком Рифкинд, ру­ко­вод­ствуясь старинными имперскими амбициями, пытались разделять и властвовать, по­ла­га­ясь на дружеские связи с боснийскими сербами, их командованием и самим Младичем. Старшие британские офицеры миротворческих сил завязали прочные связи с Младичем: ездили к нему в гости, участвовали в попойках и банкетах. Обо всём этом хорошо написано в книге британского политолога Брендана Симмса «Уродливое время: Британия и уничтожение Бос­нии (Unfinest Hour: Britain and the Destruction of Bosnia).

Демагогия тогда была во всём. «Мы должны спросить себя, что нам важней, — напыщенно заявлял в парламенте тогдашний министр иностранных дел Дуглас Хогг. — Привлечь людей к суду или достигнуть мира?» Как позже заключил Фриц Каль­схо­вен, голландский комиссар специального международного трибунала, расследовавший события в Бос­нии: «Британия не сделала для нас ничего. Совсем ничего».

Сребреница стала сим­во­лом эт­ни­че­ских чисток, затмила убийства мирных людей, погромы, грабежи, депортации, концентрационные ла­ге­ря в Бос­нии, да и в Косово тоже. В конце концов, под давлением США, НАТО вмешалось, этнические чистки были остановлены, обвинительные заключения были вынесены Младичу, Караджичу и другим причастным к убийствам и депортациям. Провал в Боснии сравним с главными провалами британской политики ХХ века, Мюнхенским сговором (1938) и Суэцкой авантюрой (1956). Это был крах узко понятого «реализма» консерваторов. Тори заплатили политическую цену за ошибки прошлого. Недаром Дэ­вид Камерон, приведший свою партию к власти из политической пустыни, первым из западных лидеров призвал к гуманитарной интервенции в Ливию. Да и Рифкин осознал ошибки прошлого. Он назвал эмбарго на продажу оружия в Ливию ошибкой. Однако, возможно, там есть не только ошибки, но и злонамеренные дей­ствия и по­ли­ти­че­ских ли­де­ров, и военных командиров. Суд должен разобраться. Я могу добавить лишь несколько личных впечатлений о той войне.

В начале 1990 года моя небольшая фирма в Израиле стала получать огромные заказы на перевод документации на вооружение на (тогда ещё существовавший) сербскохорватский язык. Некоторые просили писать кириллицей, другие латиницей. Тогда я впервые познакомился с сербами и хорватами, покупавшими израильское оружие для разгоревшейся тогда гражданской войны в Югославии. Объём сделок был огромный. Закупалось не только вооружение для армии. В Израиле покупалось в основном оборудование для обеспечения безопасности, шпионажа, контроля над толпой. Некоторые заказы были явно для диверсионно-террористических целей.

Я завёл интересные знакомства.  Наши беседы быстро убедили меня, что лучше держать рот на замке. Лишь немногие были профессиональными военными, по большей части это были люди, которых я определил национал-интеллигентами. Они пытались убедить израильтян в том, что они делают с ними общее дело, повторяя опыт сионизма для достижения национальной независимости. Мой тогдашний умеренно правый израильский национализм не выдерживал их откровенно человеконенавистнической риторики. Мы много говорили об особой и своеобразной балканской культуре. Пока речь шла об их соплеменниках, они были готовы проявить терпимость и к коммунистам, и к социалистам, и к фашистам. Помню, я упомянул кинорежиссёра Эмира Кустурицу, ещё не прославившегося антивоенным «Подпольем», в котором он доказывает, что понятие земли, территории, суверенитета ничего не значит против человеческой жизни. Интеллигентный серб, до того рассуждавший о  постструктурализме и Жаке Лакане, озве­рел: ««Эта мусульманская нелюдь!»

Все это было тогда очень далеко и от меня, и, как мне казалось, от Израиля. Позже я уже удивлялся меньше. Во время бомбардировок Белграда в 1999 году, Ариэль Шарон (тогда оппозиционный парламентарий, чья карьера, по общему мнению, за­вершилась) спросил своих коллег в Кнессете, мол, чего радуетесь, мы можем стать следующими.

В 1994 году я попал в Боснию по работе. Помню осажденный Сараево,  разрушения и трупы на дорогах, всеобщее замешательство. Помню нерешительность западных миротворцев, даже на последней стадии войны не решавшихся применить силу против насилия. Помню бессмысленность и иррациональность той войны. До того я бывал в горячих точках СНГ, в Сухуми, Тирасполе, принимал беженцев из Чечни в Новороссийске. Однако война в Боснии была первой постмодернистской войной, когда я осознал, что нет хороших и плохих, своих и чужих. Когда убивают лишь потому, что могут убивать.

Помню российских миротворцев, отличавшихся пьяной ездой, дебошами и сомнительной коммерцией. Российские военные были крайне плохо оснащены, дисциплины не было никакой. Они составляли разительный контраст с войсками НАТО , на­по­ми­ная ка­ких-то пар­ти­зан. После распада Югославии различные мафии сделали Боснию перевалочным пунктом в торговле живым товаром. В канун войны там оказались тысячи девушек из России, Украины и Молдавии. Мно­гие из них, вы­рва­вшись из сексуального рабства и побежали «к своим». Однако «свои» сами устроили на территории возле своей части публичные дома, а также сами занялись продажей несчастных девушек. Мне довелось разговаривать с несколькими такими пленницами, вырвавшимися из плена вечно пьяных дедов. Факты эти запечатлены в специальном от­чё­те Генеральному секретарю ООН о российском миротворческом контингенте. Эти факты на­дол­го от­били охоту при­зы­вать под флаг ООН части из Рос­сии. Сейчас на время Боснийская война и гуманитарная интервенция вернулись в заголовки, и важно всё это вспомнить, чтобы не наступать на те же грабли.