Когда принадлежишь нации, связанной со Святым Людовиком, Филиппом Красивым, Людовиком XVI и Наполеоном, когда являешься гражданином государства, которое в конце XVII века называли «великой нацией» (самой густонаселенной и самой грозной), горько вспоминать о поражениях Франции со времен Ватерлоо — в 1870, 1940, 1962 — год позорной утраты суверенитета в Алжире. Как ни крути, гордость страдает.
С 1930-х годов многие французские светила взращивали смелую мысль о возможном будущем союзе с Германией, который мог бы компенсировать ослабление французского государства. После Второй мировой войны, которая только усугубила последствия Первой, было решено любой ценой избежать повторного кровопролития между французами и немцами. Была выдвинута идея об объединении двух братских народов бывшей Каролингской империи — сначала путём создания экономической ассоциации (Европейское объединение угля и стали), затем — политической. 22 января 1963 года генерал де Голль подписал Елисейский договор. Враждебно настроенные Соединенные Штаты сразу восприняли эту инициативу в штыки и стали оказывать давление на ФРГ, пытаясь покрепче привязать её к себе.
Впоследствии мы ввязались в технократические и глобалистские дела, что привело к строительству газозавода под названием «Евросоюз». Действительность же явно противоречит красивому названию. Псевдоевросоюз стал худшим препятствием для достижения настоящего политического европейского согласия, в котором стороны уважали бы особенности народов бывшей Каролингской империи. Надо напомнить, что Европа — это воспетая Гомером цивилизация с тысячелетней историей. Пространство, обладающее большой потенциальной силой для того чтобы обеспечить себе светлое будущее.
Псевдоевросоюз стал худшим препятствием для достижения настоящего политического европейского согласия, в котором стороны уважали бы особенности народов бывшей Каролингской империи.
Почему потенциальной силой? Потому что ни одно современное европейское государство — ни Франция, ни Германия, ни Италия — не является суверенным, несмотря на кажущуюся самостоятельность.
Существуют три основных признака суверенитета: Первый признак: способность вести войну и поддерживать мир. США, Россия, Израиль, Китай на это способны. Но не Франция. Всё было кончено в 1962 году, во время войны в Алжире. Не помогли ни усилия генерала де Голля, ни ударная сила, которая никогда не будет использована Францией самостоятельно (если только Соединенные Штаты не исчезнут куда-нибудь, что маловероятно). Следующий вопрос: за кого или за что погибли французские солдаты в Афганистане? Конечно, не за Францию — ей в тех краях делать нечего. За Соединенные Штаты. Мы — их вспомогательная сила. Франция, как Германия и Италия — всего лишь государство-вассал могущественного заатлантического сюзерена. Нам необходимо наконец осознать это, чтобы вновь обрести чувство собственного достоинства.
Второй признак: управление территорией и населением. Умение отличать истинного националиста от других. Все мы знаем: французское государство своей политикой, своими законами, своими трибуналами организовало «великое переселение народов», заставив нас уживаться рядом с восемью миллионами иммигрантов-мусульман (и это пока не всё) — детьми другой истории, другой цивилизации, «строителями» другого будущего (шариата).
Третий признак: валюта. Всем известно, как у нас с этим обстоит дело.
Франция больше не является суверенным государством. У неё нет собственного пути развития, собственной исторической судьбы.
Неутешительный вывод: Франция больше не является суверенным государством. У неё нет собственного пути развития, собственной исторической судьбы. Это явилось следствием катастроф века 1914 (XX века) и огромного шага назад, сделанного Европой и европейцами.
Но есть одно «но»: если Франция отныне не считается суверенным государством, то французский народ и нация ещё существуют, несмотря на все усилия по превращению его в разрозненных индивидов, лишённых корней! Это дестабилизирующий парадокс для французского сознания. Нам всегда внушали, что идентичность и суверенитет — это одно и тоже, что нация возникает тогда, когда образуется государство, хотя в случае французов это исторически неверно.
Я размышляю над этим вопросом довольно давно, и свою позицию я изложил в Le Figaro от 1 февраля 1999 года, в статье под названием «Суверенитет — это не идентичность». В ближайшие дни статья появится в сети.
Нет, государственный суверенитет — это не то же самое, что и национальная идентичность. Французское государство в силу своих универсалистских и централистских принципов долгие столетия было врагом своей живой нации. Государство всегда старалось искоренить французов, превратив их в заменимых «обитателей Шестиугольника»*. Государство всегда вносило смуту в национальные традиции. Возьмём, к примеру, 14 июля: в этот день прославляется гнусный мятеж, а не грандиозность народного единения. Посмотрите на нелепую эмблему Французской республики: Марианна из гипса, у которой на голове революционный чепец. Посмотрите на жуткие логотипы, которые заменили собой старинные гербы французских регионов. Вспомните: в 1962 году государство просто оставило алжирских французов погибать. Да и сегодня нетрудно догадаться, что государство отдаёт предпочтение иммигрантам (строительство мечетей, легализация халяльного мяса), отодвигая коренное население на второй план.
Государство всегда вносило смуту в национальные традиции. Возьмём, к примеру, 14 июля: в этот день прославляется гнусный мятеж, а не грандиозность народного единения.
Ситуация эта не нова. Якобинская республика последовала примеру Бурбонов — об этом можно почитать у Алексиса де Токвиля в книге «Старый порядок и революция» и у других историков. Авторы наших школьных учебников заставляют нас блаженно восхищаться Бурбонами, которые раздавили «феодализм», а значит и то благородство, которое было присуще его представителям. Поистине гениальная политика!
Убивая благородство и коренные сообщества, эта династия разрушила основу былой монархии. Так, в конце XVIII века индивидуалистская Революция (речь ведь шла о правах человека) победила во Франции, но по-прежнему ничего не значила в остальной части Европы, благодаря феодализму и национальным сообществам, которые были ещё сильны. Почитайте, что пишет Эрнест Ренан об интеллектуальной и моральной французской реформе. Во Франции государство не защищает нацию. Это машина, которая действует исключительно по собственной логике, охотно служит врагам народа и становится одним из главных разрушителей идентичности.
Эссе «Письмо об идентичности»
Примечания:
* Континентальную Францию называют «шестиугольником», начиная с 1934 года, а авторство этого сравнения приписывают Шарлю Де Голлю (Vers l’armée de métier «На пути к профессиональной армии»). По другой версии, первым контуры Франции назвал шестиугольником историк Люсьен Февр в труде, опубликованном в 1922 году: «Прекрасная геометрия предлагала учёным свои комбинации линий, среди которых они могли выбрать: Франция скорее шести или восьмиугольник? Жестокая неопределенность».