Чем мне нравится феномен спортивного боления, так это своей иррациональностью. Некоторое количество мужчин пинают мяч или гоняют шайбу, а ты переживаешь за них, считая своими как их победы, так и поражения. Вот СКА выиграл наконец-то Кубок Гагарина, а болельщики кричат: «Кубок наш!» И я тоже так считаю — кубок наш. Не мой, не их, команды, не чей-либо ещё, а наш. Боление замешано на реальном коллективизме, когда многие я сливаются в мы.
Активное боление принято называть фанатизмом. Мне это слово не очень нравится. Определения фанатизма довольно жуткие: изуверство, грубое суеверие, нетерпимость, слепая вера, страстная преданность своим убеждениям, исступленная преданность своей вере, иррациональная убеждённость в своей правоте… Всё это имеет малое отношение к тем, кто активно болеет за свой любимый клуб. Но ключевой механизм фанатизма — вера. Когда в этом розыгрыше Кубка Гагарина СКА проигрывал серию ЦСКА 3-0, только фанаты СКА верили, что их любимая команда отыгрывается. Вера всегда иррациональна. И это здорово. Каким бы был скучным этот мир, если бы люди ни во что не верили и мыслили сугубо рационально!
Спортивный фанатизм отличается от политического или религиозного. Активисты политической партии или группы, члены религиозного объединения или конфессии верят в определённый набор идей. А спортивный фанатизм, как правило, безыдейный. Все попытки как-то идейно оформить боление за тот или иной профессиональный клуб выглядят слегка нелепо. Какая связь, например, между клубом «Ливорно» и сталинизмом его фанатов? Изображение Сталина в форме «Ливорно», конечно, забавно, но не более логично, чем изображение Муссолини в форме «Лацио». Чтобы быть русским патриотом, вовсе не обязательно болеть за «Спартак», «Зенит» или ЦСКА. А антифашизм совсем не связан с основанным в 1910-м гамбургским клубом «Санкт-Паули».
Для болельщиков победа любимой команды в Кубке Гагарина — осуществление мечты. Чем мечта необъяснимей, тем она и прекрасней.
Мне как раз больше нравится чистый, «безыдейный», фанатизм, чистое боление, когда человек болеет без всякой рациональной на то причины — не потому что за этот клуб принято болеть среди антифашистов или националистов, и даже не потому, что он представляет город, в котором он живёт… а просто болеет «за цвета». Особенно ярко это проявляется в городах, где есть несколько команд. Почему в одном и том же московском классе один мальчик болеет за «Спартак», другой — за ЦСКА, а третий — за «Динамо»? На этот вопрос нелегко ответить. Найти объяснение, конечно, можно, но оно будет притянуто за уши.
Вот, например, почему я стал болеть за СКА? Можно попробовать разобраться. Я с раннего детства любил хоккей, мне нравилась форма армейцев (со звёздами), сочетание цветов на их флаге (я бы, например, не мог болеть за клуб с красно-белым флагом только потому, что меня раздражает это сочетание цветов – какое-то оно слишком яркое). Сыграл свою роль и фактор нонконформизма — публика не очень жаловала армейские клубы, и я решил быть «не таким, как все».
Но то, что хорошо для ранней молодости, плохо работает в зрелом возрасте. Сочетание цветов! Нонконформизм! Всё это кажется несерьёзным.
Со стороны боление выглядит как глупость. Что я, как и все другие болельщики СКА, получил от того, что наша любимая команда завоевала Кубок Гагарина? Ничего ощутимого, осязаемого, материального. Мы даже кубок этот вряд ли потрогаем. На нём не будут выгравированы наши имена. И тем не менее мы все рады. Может, даже больше чем сами хоккеисты.
В конце концов, для хоккеистов это важный, но всё же рабочий момент: в этом сезоне они выиграли кубок в составе СКА, а несколько сезонов поднимали его над головой в другом клубе, завтра будут биться за тот же кубок уже в третьем клубе, играя против СКА. А для болельщиков победа любимой команды в Кубке Гагарина — осуществление мечты. Чем мечта необъяснимей, тем она и прекрасней.
Левые, в большинстве своём, подвергают боление жестокой критике или высмеивают. «Вспоминая о своём пребывании в дореволюционной Москве, британский дипломат Роберт Брюс Локхарт размышлял о взаимовлиянии между футболом и бунтом, свидетелем которого он был в 1917 году. Если бы русские рабочие играли и ходили на футбол так же часто, как их британские товарищи, революции вообще могло бы и не случиться. Похоже, Локхарт читал, что социалисты до войны писали о пагубном влиянии этой игры. И очевидно был согласен со своими политическими оппонентами в том, что между политикой и спортом существует связь, но делал ровно противоположный вывод. Для левых интеллектуалов “народная игра” была ненавистным отвлечением трудящихся от классовой борьбы…» — пишет Роберт Эдельман в книге «Спартаковские корни».
Да, конечно, боление создаёт иллюзию единения с людьми, которые находятся на другом социальном полюсе. Вон победе СКА в Кубке Гагарина рад я, журналист-маргинал, Роман Ротенберг, топ-менеджер и представитель известной олигархической семьи, Александр Медведев, председатель Совета директоров Газпром-экспорта, и даже, по слухам, Владимир Владимирович Путин. И что из этого? Какое мне дело до того, за кого болеет Путин? У меня своя история, свои эмоции, своя радость.
На самом деле боление — активное боление, «фанатизм», а не посещения домашнего стадиона, чтобы развеяться, отвлечься от проблем или снять стресс, — это весьма антибуржуазный феномен. Всё буржуазное основано на идее извлечения прибыли, выгоды, а какая прибыль от фанатизма? Одни убытки.
И мне приятно осознавать, что свою радость я, как и мои товарищи из фанатского движения, мои друзья-болельщики, не сумеем (в отличие от хоккеистов) конвертировать во что-то материальное, в деньги. Я счастлив просто потому, что в историю моего любимого клуба вписана славная страница. Я связал себя с этим клубом, с его неудачами и победами. Я так решил сам. Почувствовал когда-то потребность в этом. И всё. И эта потребность сугубо человеческая, ибо она иррациональная.
