Михаэль ДОРФМАН. Как рассказать школьникам о деконструкции?

«Читатель должен быть или сверх-искушённым, или не искушённым вовсе». Жак Деррида

Когда я  добавляю шоколад в свой кофе де латто (на молоке), то обычно встречаю недоуменные взгляды, а то и вопросы, почему я нарушаю классический рецепт. Мои объяснения, мол, я так люблю, как правило, не встречают понимания. Кто это вообще «Я», и как можно знать, чего я хочу. «Сам не знает, чего хочет». Может «Я» — это миф, может и то, что я хочу или не хочу на самом деле идеологически детерминировано моими бюджетными возможностями и финансовыми соображениями.

15-го июля философу Жаку Деррида исполнился бы 81 год. Последний раз я видел его в Иерусалиме за год до смерти, уже седым, тяжело больным. И все же мне трудно представить его пожилым. Деррида награждали титулом почётного доктора Еврейского университета в Иерусалиме, а он приехал не праздновать, а работать. Привёз замечательный доклад о еврейско-немецком поэте из Черновцов Пауле Целане, так близком ему по духу. Неожиданно в зал пришёл Доминик де Вильпен, тогда министр иностранных дел Франции. Он тоже читал стихи Целана. Вильпен посетил накануне осаждённую Рамаллу, и рассерженный официальный Иерусалим отменил все встречи с ним. Там были на вершине пика пропагандистской кампании «борьбы с антисемитизмом во Франции». Деррида тоже обусловил свой визит тем, чтобы его коллегам и друзьям из наглухо закрытой тогда оккупированной Палестины разрешили приехать в Иерусалим. В университетском зале на Горе Скопус была группа сотрудников закрытого оккупационными властями палестинского университета Бир Зейт. Позже, на обеде в доме одного из попечителей университета я последний раз переговорил с Жаком.

Я слушал его лекции. Несколько раз беседовал с ним. Однажды даже задумал взять интервью. Однако, зная, насколько Деррида строг к тем, кто задаёт банальные вопросы, так на интервью и не решился. Лишь задал свой дежурный вопрос, как он преподавал деконструкцию в школе. Деррида тогда отделался коротким рассказом о том, что выступал перед старшеклассниками несколько раз в рамках университетской программы для одарённых детей. Вопрос был неожиданным и ответа у Деррида, очевидно не было.

«Такова судьба языка — отходить от тел». Жак Деррида

Позже я много думал над этим вопросом, пытался что-то написать сам. Я понял, что не дело Деррида, а дело журналистов, популяризаторов науки понять, как преподавать деконструкцию в школе. Альберт Эйнштейн якобы сказал, что если учёный не способен объяснить первокласснику, чем он занимается, то он шарлатан. Однако сам Эйнштейн не позаботился популяризовать свои теории, ни даже воспитать хоть одного ученика. Теория относительности Эйнштейна, теория множеств Кантора и многие другие очевидные сегодня любому школьнику вещи, стали понятными лишь благодаря популяризаторам. Роберт Вильсон из Белл Лаборатории, автор эпохального открытия фонового микроволнового излучения в окрестностях Большого взрыва признавался, что понял, что он открыл лишь после того, как журналист описал это как «afterglow of creation» (вечерняя заря творения). Я и сам пишу научно-популярные книжки, следуя великим советским популяризаторам моего детства – Льву Успенскому, Натану Эйдельману, Роману Подольному, Александру Каждану, Игорю Акимушкину, Вильяму Похлёбкину.

«Всё, что нельзя выразить, надо не замалчивать, а записывать». Жак Деррида

И позже я несколько раз возвращался к вопросу: как объяснить деконструкцию школьнику? До сих пор я не знаю как. Философия стала частью учебного плана, и если мы хотим получить университетский диплом, то должны поверить в теории, которые нам преподают. Однако наша вера в них уже не связана, как раньше, с тем, что мы будем делать в жизни. Помню, во время учебы во Франции, я «подхалтуривал» семинарами по русской словесности. Я брал темы, которых толком не знал и сам. Так, с французами-первокурсниками я впервые прочёл «Что делать» Николая Чернышевского. Позже мы взялись за советскую литературу социалистического реализма. Мы углубились на время в незнакомый мир романтизма, мир, где всё не так, как есть, а всё как должно быть, мир «Героя Золотой Звезды» Семёна Бабаевского, «Цемента» Фёдора Панфёрова, «Большой дороги» Василия Ильенкова, «От всего сердца» Елизара Мальцева и «Битвы в пути» Галины Николаевой. Курс деконструкции, пост-структурализма или текстуальной топографии души  хорош для семинара, но никто не знает, что с ними делать. Что вовсе не значит, что в теориях ничего нет.
Сегодня же 40% школьников идут в университет. В 1950-годы абстрактной философией во Франции занималось от силы несколько десятков преподавателей, несколько сот студентов. На курсе философии в парижской École Normale Supérieure училось всего 35 студентов в год – будущих структуралистов и пост-стурктуралистов. Мишель Фуко провалился на экзамене в университет. Деррида поступал четыре раза подряд, пока его приняли. Однако именно эти французские философы сформировали европейскую континентальную философию. Они опрокинули безраздельно царивший экзистенциализм Сартра, утверждавшего, что человек способен переделывать себя каждый день, несмотря на безразличный, а то враждебный мир вокруг. Фуко, Деррида и другие их коллеги  сосредоточились не на себе, а на мире. Идея о человеке, индивидуальном сознании, борющемся за существование во враждебном внешнем мире – это только идея. И как всякая идея, по Людвигу Витгенштейну, это продукт языка. Точней способности языка выстраивать круги вокруг его предполагаемого пользователя.

Теория гласит, что не мы говорим на языке, а язык говорит нами. Мы можем думать, что устно и письменно мы излагаем то, что думаем, однако по сути мы лишь огород городим языковыми клише, в тех рамках, в которых структура и стриктура языка позволяют нам. Стриктура здесь понимается не в медицинском смысле сужения чего-либо, а в лингвистическом, как преграда. Маркс утверждал, что человек отчуждён от его природы. Фрейд учил, что человек отчуждён от его вожделений. Для пост-структурализма была чуждой сама идея человека. Был ли Декарт самим собой, когда заявлял «Я мыслю, значит, я существую»?  «Я мыслю, значит, меня мыслит» — это куда ближе постструктурализму. Об этом самая знаменитая фраза Деррида – «нет ничего, за пределами текста».

А что есть внутри текста? Текстов Деррида и его последователей-деконструктивистов? Может, это доказательство мысли Фуко, что «думать – невозможно»? А может, наоборот, попытка пост-структурализма думать невозможное. Ведь даже те, кто профессионально изучают пост-структурализм, понимают, что это не совсем тот предмет, который можно постигнуть обычной логикой, или тщательным изучением строчки за строчкой. Гарри Гуттинг предлагает относиться к пост-структурализму, как к поэзии, в принципе не поддающейся пересказу, и необъяснимой в принципе.

Разумеется, тексты Фуко или Деррида не забавные стихи, которые можно переложить на музыку. Эти аритмические, плотно-концентрированные тексты затягивают в себя. Однако вся великая философия такая. Кант тоже далеко не забавный, однако его «критика чистого разума» затягивает своей гениальностью. «Капитал» Маркса был написан без малого 150 лет назад. Научные теории столько не живут. Наука усвоила марксизм и пошла дальше. Однако «Капитал» и сегодня читается, как великая книга. Он интересен художественно. Сейчас понимаешь, насколько далеки от Маркса писания современных экономистов (марксистов и немарксистов), как оригинален был Маркс, когда использовал художественные идеи для объяснения совершенно нетривиальных для его времени экономических идей. Популярное введение в тексты Деррида тоже позволят деконструкции стать инструментом познания и изменения мира.