Сергей ЕРЕМЕЕВ
Участники скандально известной «Войны» на свободе. Олег Воротников и Леонид Николаев после трёх с половиной месяцев, проведённых в СИЗО, были выпущены под залог. О романтике следственного изолятора и своей роли в социальной борьбе авторы «Дворцового переворота» и акции на Литейном мосту рассказали всем пришедшим на встречу, организованную коллективом магазина «Фаланстер в Петербурге».
«Наша задача – завести людей»
— Что первым делом вы сделали, когда вышли на волю?
Леонид Николаев: Первое, что сделал – проехал в автобусе по справке об освобождении. Было несколько смешно наблюдать реакцию людей, когда я сказал кондуктору: «Из тюрьмы… Домой». Удивились люди.
Олег Воротников: Тюрьма, естественно, никого не исправляет. Только укрепляешься в своих убеждениях, платишь за них какую-то цену. Теперь ты не можешь просто так от них взять и отказаться, потому что ты их купил у государства. Тюрьма – это способ государственного признания твоих идей.
— Кроме министерства внутренних дел есть ещё одно министерство, которое готово признать вашу идею достойной. Это министерство культуры. Вы были номинированы на госпремию «Инновация». Что вы об этом скажите?
Л.Н.: У нас нет копирайта. Если кто-то выдвинул нашу работу на премию – это его дело. Сами мы не сотрудничаем с государством. В то же время я осознаю, что это выдвижение сыграло определённую роль в нашей судьбе. Но люди, которые её вручают, хотят почувствовать, что они тоже борются. Это их дело, мы в этом не участвуем.
О.В.: Мы не брали самоотвод, потому что самоотвод – это своеобразное участие. Наша акция не принадлежит нам. Точнее она принадлежит нам, также как и всем вам.
— Как вы себя мыслите в контексте широкого фронта социальной борьбы, разных политических движений? Вопрос солидарности с вами был очевиден не для всех художников и не для всех политических групп.
Л.Н.: Я всегда ощущал себя солидарным со всеми, кто раскачивает авторитарный режим. Не делал при этом никаких серьёзных делений, кто как действует. Мы выбрали один способ, кто-то действует по-другому. Все способы хороши. Нет смысла спорить, как действовать сейчас эффективно. Когда ты сталкиваешься с омоновскими дубинками на уличном мероприятии, тебе всё равно — чуть-чуть правее или чуть-чуть левее тебя тот, кто находится рядом. Вы стоите плечом к плечу и вам понятно, с кем вы боритесь. Поэтому я всегда чувствовал солидарность со всеми. Когда мы оказались в тюрьме, я ощутил, как на свободе много людей разных взглядов оказали нам психологическую поддержку. Это очень сильно чувствовалось и это имело очень большое значение.
Мы продолжаем раскачивать, продолжаем работать в интернет-среде. Можно сказать, что это наша самая освоенная площадка. Мы ставим себе задачу – завести людей, убедить их, что не нужно ничего бояться. Если сейчас они ещё не ломают и не меняют всё, то я думаю, что это произойдёт в будущем. По-другому быть просто не может. Стыдно смотреть на условия, в которых мы живём, на то, какая у нас власть.
О.В.: Я всегда выступал за низовые инициативы. Мне важно, чтобы всё объединялось по принципу прямой демократии, чтобы мне не нужно было кого-то убеждать что-то делать. Нам иногда говорят, что у нас элитарное искусство. Но среди зеков не было таких, которые бы не понимали, чем мы занимаемся. Всем было понятно, о чём речь.
— А были доклады «Войны» для заключённых?
О.В.: Да. Когда нас расселили, опер попросил, чтобы я не разлагал сокамерников. С двумя зеками мне даже удалось настолько серьёзно сойтись, что они неоднократно писали мне в «малявах», что как только выйдут, впишутся со мной «в любой блудняк». Если это произойдёт, я буду гордиться.
Вести с воли
— По многим странам прошла волна революций. Как вы думаете, возможна ли революция в России?
Л.Н.: У меня есть ощущение, что это произойдёт неожиданно. Как в 1917-м или в 1991-м году, когда за неделю до событий люди говорили, что эта махина не рухнет, что она бетонная, а потом – «хлоп» и оказалось, что она из картона.
О.В.: Всё действительно может измениться в один момент и очень важно правильно себя повести в этот момент. Я верю, что у нас получится.
— Каким образом вы получали информацию в СИЗО, помимо телевизора?
Л.Н.: Информацию узнавали из газет. Иногда от начальника охраны, он, к примеру, раньше меня узнал, что Олега выпустили под залог.
О.В.: В тюрьме тайн нет. Если что-то случилось, все об этом быстро узнают. Большую роль играет межкамерная связь, она запрещена, но она существует. Зачастую мы получали не совсем объективное представление обо всём, что происходит. Нам приносили в основном поддерживающие материалы, информацию, в которой всё замечательно. У меня складывалось впечатление, что всё общество за нас.
— Как вы относитесь к творчеству английского художника Бэнкси, оказавшего вам поддержку?
О.В.: А как бы вы ответили на этот вопрос? Мне ещё в юности понравились его «вываливающиеся» граффити. Но в тюрьме меня поддерживал не только Бэнкси. Есть такая замечательная группа Ансамбль Христа Спасителя и Мать Сыра Земля. Они поют прекрасные песни, одна из которых называется «Почему ты ещё не в тюрьме?» Я попросил у адвоката распечатать мне текст этой песни и прикрепил его на стену камеры.
Адвокаты заинтересованы лично
-В одной телепрограмме, посвящённой вам, был задан риторический вопрос: где грань между искусством и экстремизмом? Вы бы могли дать на него ответ?
О.В.: Это как любовные отношения. Есть такой фильм «Мексиканец». Там Джулия Робертс спрашивает у киллера по поводу своего бойфренда, когда наступает тот момент, когда любящие не могут больше быть вместе. Киллер отвечает – никогда. Нет границы между этим и этим, бессмысленно её проводить. Любое художественное произведение работает расширительно. Если оно не расширяет пространство борьбы, значит, это не произведение искусства, а что-то ещё, другой вид деятельности.
— Как обстоят дела с судами? Какой линии будет придерживаться защита?
О.В.: Сейчас я не буду говорить, какую линию мы изберём, но я могу сказать, что с нами сейчас работают адвокаты, которым интересно заниматься нашим делом лично. Помимо карьеры и своих профессиональных интересов, у наших адвокатов есть биографические интересы. Они сами признавались, что у них есть родственники, с которыми милиционеры, сотрудники центра «Э», поступали также как с нами.
— Что для вас важнее: пространство улицы или медиа?
О.В.: Я себя в интернете никогда не ощущал. У меня нет ЖЖ и страничек в социальных сетях. Я себя хорошо чувствую на улице. Но у других активистов прекрасно получается работать в медийном пространстве.
Л.Н.: Безусловно, интернет-пространство – это то пространство, которое делает нашу уличную деятельность сильной. Мы не меняем непосредственно систему, но мы стараемся поменять воздух, атмосферу той безнадёжности, которая была в 2000-х годах. Работаем мы на улице, но помогает нам интернет, тут нет смысла делать какое-то деление.
