О сути СВО

Москва попыталась договориться с Киевом практически на любых условиях, и это почти получилось сделать в Стамбуле, но Запад, конкретно Британия, сорвала примирение
Станислав Смагин, политолог, публицист, участник СВО (военнослужащий батальона имени Ильи Муромца)

Крайне, мягко говоря, неидеальный во всех отношениях ход СВО, пусть и несколько нормализовавшийся в прошлом году, дал основания для ряда критических её оценок. Приведём некоторые из них.

Российская правящая система, глубоко компрадорская и ведомая держащими все сокровища на Западе людьми, начала спецоперацию вынужденно и практически против своей воли и сути, и то рассчитывая на ограниченный характер и быстрый результат (смену киевского режима на более приемлемый). Когда желаемого не вышло, Москва попыталась договориться с Киевом практически на любых условиях, и это почти получилось сделать в Стамбуле, но Запад, конкретно Британия, сорвала примирение. С тех пор, однако, желание помириться и с Украиной, и с Западом стало лишь сильнее, ему не даёт реализоваться лишь неуступчивость другой стороны.

И Россия, и Украина изначально не субъекты, а объекты конфликта, ведомые и направляемые «уважаемыми западными партнёрами». Срыв Стамбульских соглашений тому свидетельство. Цель Запада – стратегическое истощение РФ вплоть до стратегического поражения, при одновременном недопущении излишнего усиления Украины и превращения её, как минимум, в региональную державу и самостоятельного геополитического игрока.

Сейчас, кстати, часть западных прагматиков считает более подходящим для истощения РФ сценарий «заморозки конфликта» с переводом его в постоянно тлеющий и кровоточащий аналог «Минска-2».

Российский правящий класс не просто несамостоятелен и ведом в рамках СВО, но и осознавая это, согласен со своей ролью, отыгрываемой в рамках построения новой версии «нового мирового порядка».

Российская система в принципе пусть относительно, но субъектна, она, разумеется, хочет примирения, но и нынешний сущностно и территориально ограниченный характер СВО, без прямого столкновения с Западом, устраивает её, позволяя продолжать закулисные сделки и прямую торговлю с «западными партнёрами» (энергоресурсами – так вообще через украинскую территорию) и поддерживать внутреннюю стабильность.

Все эти версии базируются на ряде общих предпосылок, при этом в остальном они если не оспаривают друг друга, то перпендикулярны – или, скажем так, расширяют, углубляют и переводят в иное русло друг друга. Некоторые из базовых предпосылок (Стамбульские соглашения и их срыв, постоянные миролюбивые заявления Москвы) бесспорны, выводы же порой конспирологичны. Некоторые из версий, наряду с «рассерженными», критически настроенными, но всё же патриотами высказывают люди, от критического патриотизма перешедшими к ядовитой русофобии (известный блогер Devol, отчасти El-Murid). Сей факт не должен останавливать нас отвращать от их рассмотрения. В конце концов, очень критическое отношение к ходу СВО отличает и партию «Другая Россия» (бывшая запрещённая НБП), переходящей от установки «бояре плохие, царь хороший» и к более радикальным оценкам. При этом представители партии оказывают гигантскую гуманитарную помощь фронту, воюют, совершают подвиги и гибнут на этом фронте.

Итак, наше мнение, отчасти обобщающее, отчасти размышляюще аналитическое, по поводу имеющихся оценок.

Во-первых, российская система по своей природе, безусловно, компрадорская, полуколониальная (а то и больше чем полу), ментально и в других аспектах зависимая от Запада. В ней есть патриотичные здоровые фигуры, силы, фракции, вплоть до самого верха. Но общая природа, вытекающая из позднесоветского предательства элит, их дальнейшего постсоветского развития, госпереворота 1993 года и ельцинской Конституции, полупериферийного характера российского капитализма именно такова.

Во-вторых, решение о начале СВО, действительно, было вынужденным, принятым вопреки сути системы и то с расчётом на ограниченный характер «спора хозяйствующих субъектов», а вовсе не на «священную войну». Совсем иной характер боевых действий и срыв первой попытки их дипломатически завершить в Стамбуле задал СВО характер, в целом сохраняющийся до сих пор.

Очень интересно и важно понять, какова роль Запада в подталкивании России к проведению СВО и, главное, навязывании ей невыгодного характера спецоперации (ибо сама необходимость что-то делать с Украиной была бесспорна, она не только назрела, но и перезрела, и в этой «перезрелости» тоже велика роль Запада). Но на самом деле это вторично. Все серьёзные геополитические игроки стараются навязать конкурентам невыгодные тем соглашения, сценарии и пути, и оттолкнуть их от выгодных. Цинично, но факт.

Например, если не Западу в целом (допустимое, но часто упрощающее понятие), то значительной части его элит, особенно англосаксонских, очень не хочется если не союза, то устойчивого положительного взаимодействия и согласия Ирана и Турции. Поэтому если не основной, то важной составляющей большинства их сюжетов на Ближнем и Среднем Востоке, он же Большой Ближний Восток, является недопущение такого согласия. Для решения поставленных задач геополитические игроки используют как инструменты внешнеполитической, дипломатической игры, так и внутренние факторы в странах-конкурентах.

Очень важно с точки зрения истории, ответственности перед прошлыми, настоящими и будущими поколениями, но чуть вторично с точки зрения актуальной политики, каким образом навязаны те или иные решения. Почему Н. Пашинян и его окружение сдали Карабах, уводят страну от союза с Россией, лишают её любой самостоятельности, превращая не только в западного вассала, но и по-своему, что самое страшное и унизительное, фактического прислужника Анкары и Баку? Потому что Пашинян и Ко «соросята» и сознательные предатели, или потому что ереванского любителя селфи, умело пользуясь его ограниченным политическим интеллектом, тщеславием и приоритетом, отдаваемым личной власти перед национальными интересами, умело загнали в нужный коридор решений? С этим разберутся историки (и, хотелось бы верить, когда-нибудь следователи), а результат виден уже сейчас.

Именно Запад и конкретно его англосаксонская часть особенно виртуозны в убаюкивающем подталкивании других стран к решительным действиям, с последующим внезапным изменением отношения к этим действиям. Летом 1914-го глава британского МИД Эдуард Грей так заболтал немецкого посла Карла Лихновского, что тот поверил в готовность Лондона не вступаться за Францию и Россию. Когда же немцы вторглись в Бельгию, англичане, заставив замолчать влиятельную внутреннюю «партию мира», тоже вступили в конфликт. Не менее изысканной была политика Лондона и (несколько менее) Парижа накануне и в годы Первой Мировой и в отношении России. Её всячески удерживали в рядах Антанты как ударную силу, при этом относясь довольно свысока и стремясь не делиться большинством плодов будущей победы. С этой целью –  сохранить как пушечное мясо, но ослабить, чтобы не делиться достижениями – был поддержан февральский переворот; тут ещё была и мотивация показать, что в союзниках теперь либерально-буржуазная, а не «деспотическая» Россия. Когда Февраль перерос в Октябрь, Запад всё равно до последнего стремился сохранить Восточный фронт, пусть и возглавляемый большевиками, разумеется, пуще прежнего не желая равноправности в соглашениях (хотя и до, и после 1917-го были, напротив, сторонники мира с Германией за счёт России).

В 1920-1930-х влиятельные англосаксонские элиты сделали в Германии ставку на Гитлера как на инструмент внутризападной конкуренции и антисоветской агрессии. При этом конец гитлеровского режима был, вероятно, предопределён ими изначально. Добавим и то, что США ещё в 1920-х активно участвовали в повышении индустриального и экономико-хозяйственного потенциала СССР.

Наконец, в 1990-м американский посол в Багдаде Эйприл Глэспи на осторожный вопрос Саддама Хусейна, как Вашингтон отнесётся к возможному иракскому поглощению Кувейта, заверила в нейтралитете. На тот момент Ирак довольно долго был важным региональным партнёром США, сравнимым по близости отношений с Саудовской Аравией. Каково же было удивление багдадского диктатора, когда американцы заняли совсем иную позицию. Им было важно заново переформатировать Ближний Восток, систему отношений и союзов там, окончательно избавиться от «вьетнамского синдрома» и эффектно отметить победу в «холодной войне».

Вырваться из заданной Западом колеи сложно не только странам калибра Ирака, но и более сильным игрокам. Не очень далека от этого была царская Россия в Первую мировую. Но внешние интриги наложились на глубочайшие и тяжелейшие внутренние проблемы, управленческий и элитный кризис с известным итогом. В 1918-м уже Германия была в ситуации, дававшей кое-какие шансы как минимум ничейному миру с Антантой. Свою роль в срыве такой возможности сыграла не только военная эффективность самой Антанты и завышенные аппетиты германской элиты, но и то, что немцам даже после Брестского мира приходилось держать на Востоке большие силы, контролируя огромные пространства, осваивая необходимые для экономики ресурсы и принимая весьма запутанное и противоречивое участие в гражданском противостояния и серии национальных конфликтов на руинах романовской империи (рекомендуем на эту тему работы замечательного современного историка Леонтия Ланника). Получилось, что цель добиться поражения Германии без раздела победы с Россией была выполнена.

Какие выводы следуют из наших размышлений?

Сложно – не значит невозможно. СССР, оказавшись накануне и в ходе Второй мировой в положении, похожем на положение царской России времен Первой мировой, сумел-таки стать победителем. Есть мнение, что настоящие победители, англосаксы, в первую очередь – США, а мы, с нашими потерями и разрушениями, одержали пиррову победу, мало отличающуюся от стратегического поражения. (Часто в ряды «проигравших победителей» записывают и Британию, вскоре утратившую значительную часть империи, и Францию, которую, учитывая её двусмысленную роль, впору назвать скорее «победившей проигравшей».) Не согласимся. Англосаксы и особенно США, оттянув открытие второго фронта до 1944 года, добились своего довольно малой кровью. Но СССР, пусть и ценой несоизмеримо большей, добился выживания как страна, важных территориальных приращений в Европе и на Дальнем Востоке, создал пояс геополитической безопасности в Восточной Европе, наконец, завоевал статус второй мировой сверхдержавы. Старый Свет после нашей победы не знал сколько-нибудь значимых конфликтов почти полвека – случай для предыдущей истории этого агрессивного места практически уникальный. После войны наша страна, быстро восстановившись, смогла добиться прорывов и достижений на большинстве направлений, среди которых выделяется космос.

Остро встаёт вопрос сравнения потенциала и социально-политического характера СССР и современной РФ. Однако, как говорится, имеем что имеем. Вопрос демонтажа киевского режима, антироссийского проекта «политического украинства» и беловежских границ, обеспечения национальной и геополитической безопасности России, наше сохранение как значимого государства и особой цивилизации – необходимость совершенно объективная, вне зависимости от интриг «уважаемых западных партнёров» и устремлений собственного правящего класса. То, что нам навязали невыгодный сценарий, а правящий класс и лица, принимающие решения, сознательно или неосознанно его приняли, не снимает саму проблему.

Как патриотам относиться к СВО, видя, что система не знает, как добиться победы (если не считать победой заморозку примерно по текущей ЛБС с последующими радостными реляциями по телевизору), или знает, но боится рецептов, а в худшем случае вообще победы осознанно не хочет? Вопрос болезненный, но и простой – относиться так же, как относились. Как в 1914-м Георгий Плеханов и Пётр Кропоткин относились к царской власти и её участию в Первой Мировой, а в 1941-м Антон Деникин с Иваном Буниным и Павел Милюков – к советской власти и Великой Отечественной. Не суть, ближе кому-то Плеханов или Деникин, важно одно – глубоко неприязненное отношение к текущей русской власти и столь же горячая поддержка страны и армии.

Правда, Плеханову и Деникину с Бунину в какой-то мере было легче – совершенно отторгая власть, они всё-таки верили в её победный настрой…Тут надо вспомнить ещё и князя Пожарского с гражданином Мининым. Понимая, что нельзя выиграть войну вопреки государству – хотя уместнее сказать «вопреки системе» – мы должны понимать, что в какой-то момент сами можем оказаться государством и уже им частично оказываемся, как бы это не возмущало систему. Точно так же государством оказались Минин с Пожарским, в условиях распада власти и хаоса взявшие на себя борьбу с иностранными захватчиками и заодно за внутреннее оздоровление.

Мы, как уже не раз говорилось, жаждем коренных и кардинальных внутренних изменений после настоящей победы в СВО, но понимаем, что сама настоящая, а не провозглашённая в телевизоре победа чрезвычайно малореальна без кардинальных внутренних изменений. Что ж, осознаем самих себя винтиками этих изменений. Ориентируясь на здоровые национально мыслящие слои и фигуры в правящем классе, к сожалению, регулярно теснимые, веря в непреодолимую силу обстоятельств, препятствующую большому постыдному «договорняку», мы должны помнить: «Наши не придут, все наши – это мы».

Вновь предложу ориентироваться на «Другую Россию» как на образец отношения к стране, войне и армии при полном понимании сути правящего класса. И, в заключение, для лучшего понимания настроя патриотов и воинов на передовой предложу найти на YouTube и послушать боевую песню отрядов Флориана Гайера в исполнении спорного, но талантливого барда Павла Пламенева. А еще – почитать комментарии под этой песней.