Влад ТУПИКИН
Книга Ирины Сисейкиной «Мама Анархия» была дописана два года назад, но только этой осенью добралась до печатного станка: маленькое питерское DIY-издательство ШSS выпустило её карманным форматом в мягкой обложке. Я проглотил эту книгу в один присест, начал читать под вечер в метро, закончил — под утро на кухне, время от времени сигая на балкон, чтобы глотнуть холодного воздуха пополам с табачным дымом (я знаю, что главный герой этого дела не одобрил бы, но всё равно курил, от вредных привычек избавиться нелегко, так что лучше, в самом деле, не начинать).
От книги веет бодростью и каким-то почти спортивным тонусом, хотя речь в ней о спорте вообще не идёт, никто не бегает кроссов, не отжимается на кулаках от пола и даже не болеет за «Зенит» (впрочем, действие происходит преимущественно в Москве и Подмосковье, так что болеть, наверное, тут могли бы за «Спартак», «Динамо» или, скажем, «Локомотив»; тотальность в духе «один город — одна команда» вообще всегда была вне пределов моего понимания, в ней есть что-то страшненькое, в духе «Ein Volk – Ein Reich – Ein Fuehrer»). Тут, наоборот, часто пьют, много курят (и не всегда только табак), варят на кухне какую-то внутривенную отраву, а единственный на всех шприц (о, ужас!) моют под краном. Но главная героиня, она же рассказчица, умудряется быть надо всем этим, она единственная отказывается вмазаться на той стрёмной кухне, единственная не теряет головы в куда более серьёзных передрягах и вообще, кажется, единственная, кому удаётся выйти сухой из воды.
Я бы сказал, что это немножко недостоверно, если бы не был знаком с рассказчицей, вернее, с авторшей романа, Ирой Сисейкиной, хотя все мы, анархисты и анархистки рубежа 1980-90-х, знали её не как Иру, а уж о фамилии и подавно — никто не догадывался. И как знакомый могу сказать, что хотя в романе много вымысла, но нет ни капли вранья, и это, в общем, очень хороший признак. Может, поэтому я вообще и взялся писать эту рецензию, а вовсе не потому, что знаком с авторшей: знакомство знакомством, а виделись мы последний раз года четыре назад, случайно, а перезванивались — и того раньше. Так что личная коррупция с моей стороны исключена. Не подсуживаю я тут и анархо-движению (ещё одному главному герою книги), ну, хотя бы потому, что показано оно тут не в самом радужном свете, и некоторые подробности мне, например, хотелось бы оставить за рамками широкой огласки. Но что поделаешь, честная книга должна быть честна во всём, в том числе и в изображении неприглядных сторон действительности и отдельных героев повествования, которым ты, может, всем сердцем сочувствуешь, с которыми ты, может, даже вполне идентифицируешься.
Вообще, взгляда на эту книгу может быть три.
Первый — это, конечно, взгляд читателя. С этой точки зрения мы имеем дело с крепко сбитым приключенческим сюжетом, обильно сдобренным не только романтикой и девичьими любовными «соплями», подтираемыми, надо сказать, совсем не пошло, без всего этого отвратительного «Suess!», «Детка!», «Бэйби!» и прочего слащавого говна, но также более трезвым, циничным взглядом врачихи из травматологии Склифа, которая, хоть после работы и натягивает бейсболку, штаны с девятью карманами и встаёт на ролики летом или на сноуборд зимой, всё же прошла и огонь, и воду, а медных труб она сознательно сторонится по ходу действия.
Тут нет этого натужного неформальства, дешёвых хипповских понтов и панковского «ноу-фьючерства», чем так отталкивают неумелые псевдохудожественные байки из жизни субкультур, хотя те же панки как раз встречаются почти на каждой странице первой части романа, которая про начало девяностых, и, может, на каждой третьей странице второй части, которая про конец двухтысячных.
Тут веришь и героям, и диалогам, и ситуациям, в которые они попадают (о ситуациях отдельно скажу позднее), а сам роман ни разу не спотыкается, а всё летит, летит, и так с первой страницы до последней, 282-й (и в этом номере страницы, совпадающем с номером одной известной статьи Уголовного кодекса РФ, тоже есть какая-то символика, автором, впрочем, наверняка не заложенная, спишем это на особенности моего читательского восприятия).
Словом, хорошая книга для любого типа чтения — урывками в транспорте, из-под парты на скучном уроке или скучной лекции, в плацкарте на верхней полке, в тамбуре для курящих или дома, в кресле или на диване — всё пойдёт, всё выдержит.
Второй взгляд на эту книгу — взгляд активиста. Это суд более строгий, ведь книга писана про активистов анархо-движения и кому как не им искать в ней огрехи, неточности, недосказанности или извращения смысла. Те, кто устраивал протесты или хотя бы принимал в них участие, те, кто бегал (или, наоборот, не бегал) от ментов, заканчивая вечер не в тёплой компании друзей, а в холодном «обезьяннике» (кто-то из критиков учил авторшу, мол, в ментуре всех рассаживают в камеры согласно паспортному полу — девочек отдельно, мальчиков отдельно, так вот, я, как человек, лично проводивший в обезьянниках долгие часы, лишённые радости свободы, могу сказать, что бывает по-разному, зависит от конкретного ОВД), те, кто ежедневно отвечал себе на вопрос: «Зачем я всё это делаю, если результата не видно и, возможно, вообще не предвидится?» могли бы поймать романистку на каких-то особенных неточностях, ускользающих от взгляда «обычного человека». Но нет, и тут мне лично не на чем Иру ловить, я верю ей и как активист тоже. Более того, роман Ирины Сисейкиной отвечает на один достаточно важный для любого вовлечённого в движуху вопрос: «Можно ли соскочить с дискурса, не предав себя, своих идеалов, своих товарищей?» Мне в своей жизни пока на этот вопрос ответить не довелось — просто потому, что попав однажды в общественное движение (страшно сказать — в 1985 или даже в 1984 году), я его до сих пор так и не покинул. Но многие другие отвечают на него по-разному, и мне известно куда больше негативных ответов, некоторыми историями предательства мы любуемся в ежевечерних выпусках теленовостей, где отсвечивают бывшие полит-неформалы, а ныне депутаты, крупные капиталисты или чиновники, некоторые известны лишь узкому кругу, но у каждого, кто «в движении» не один год, таких историй поднакопилось достаточно. В этом смысле «Мама Анархия» предлагает один из возможных вариантов — как уйти от ежедневной общественной активности, не став сукой ни в чьих глазах, не предавая, не проклиная и не будучи проклинаемой.
И, наконец, третий взгляд — взгляд историка и очевидца. Сам я был очевидцем некоторых из описываемых событий, хотя мне удалось оказаться не описанным в романе лично, ибо тусовался я тогда, в начале 90-х, с теми, кого Ёжик (то есть почти что автор) называет «интеллектуалами» и кого выводит за рамки своего повествования, а она — с теми, кто считался «панками», хотя ни её тогда невозможно было принять за панка, ни меня — за интеллектуала. Позднее я лично попробовал совместить в себе обе ипостаси — к 28-ми годам внезапно став панком, я примерно к этому же возрасту или чуть позднее принялся читать умные книжки и говорить с умными людьми, так что в каком-то смысле зачерпнул из обоих источников и могу судить, таким образом, о достоверности характеров и ситуаций. Как у участника событий, моя перспектива совершенно иная — я был «в движении» задолго до авторши (Ёжика) и оставался после того, как она уехала в свои заграничные тёплые края, после того, как вернулась и выучилась на врача, после того, как пережила все эти страшные и увлекательные события своей жизни, с анархистским движением уже не связанные (ну, разве что, немножко связанные с панком).
Мой взгляд — взгляд не столько идеолога или стратега — таковым я не был, таковым и сегодня не являюсь, мой взгляд — это скорее взгляд очевидца почти всего, что было в движении, и его хрониста. В романе есть даже газета, в которой я работал почти без сна и выходных в начале 90-х, есть герои, с которыми я дружил, с которыми враждовал и от написания некрологов которым я старался уклоняться, ибо всё надеялся тщетно, что все эти рассказы про смерть — глупая шутка, что когда-нибудь они вернутся, и мы ещё выпьем вместе, посмеёмся над слухами, организуем новую акцию протеста, захватим новый (старый!) пустующий дом и выпустим ещё одну газету или журнал. Кроме того, Ёжик, пробыв в анархо-движении года два или три, всегда воспринимала его скорее как вместилище любви и дружбы, а не с политической перспективы, которую разделял и с которой смотрел я. Позднее, когда мне перевалило за тридцать,а в движение уже не было Ёжика, во всяком случае – где-то рядом со мной, я, став одновременно «панком» и «интеллектуалом» (тьфу ты, извините!) и не отказываясь от политического взгляда, освоил и эту, «ёжиковскую» перспективу любви и дружбы, и по достоинству её оценил — уже лет 20 как я и влюбляюсь почти только в активисток, и дружу почти только с активистами и активистками — кто-то скажет, может даже и сама Ёжик скажет: «Боже, какое невероятное сужение социального мира!» — но я-то знаю, что для меня, внутри меня — это, наоборот, почти невероятное расширение. И, несмотря на все эти различия, я и тут не обнаруживаю никакого вранья.
Словом, кажется, я загнал себя в угол: мне больше нечего рецензировать, ибо формально я почти доказал, что роман Ирины Сисейкиной «Мама Анархия» — практически идеальная книга, как ни посмотри.
Радует и внушает надежду, однако, то, что кто-нибудь наверняка сможет написать если и не лучше, то по-другому. Как знать, может быть, это опять будет Ёжик.
Да, ну и конечно: крошечное издательство, не самый большой тираж даже по нынешним временам, но в маленьких магазинах типа «Фаланстера» и «Циолковского» в Москве или «Всех свободных» в Питере, говорят, ещё осталось несколько экземпляров. Набрасывайтесь!
Влад Тупикин
22 ноября 2012 года, Берлин
