Юрий СИМОНОВ
Шахтёрские забастовки 1989 года в СССР и некоторые размышления по поводу нынешней ситуации в рабочем движении.
«Это всё равно, что смирная лошадь… Ездит, ездит лошадь смирно и благоразумно — и вдруг встанет на дыбы или заржёт и понесёт; отчего это с ней приключилось, кто её разберёт: быть может, укусил её овод, быть может, она испугалась чего-нибудь, быть может, кучер (!) как-нибудь неловко передернул вожжами. Разумеется, эта экстренная деятельность смирной лошади протянется недолго: через пять минут она остановится и как-то странно смотрит по сторонам, как будто стыдясь за свою выходку»
Николай Гаврилович Чернышевский. Полн. Собр. VII, 877, 881-882
Данная статья посвящена памяти героической борьбы советских шахтёров за свои права и классовые интересы в 1989-90 годы, а также представляет собой попытку беспристрастного анализа того, почему цели, которые шахтёры не достигли целей, которые они ставили перед собой, почему так случилось, что их борьбой воспользовались политические авантюристы и правящий класс советской партхозноменклатуры.
Хотя беспристрастность тяжело даётся автору статьи, который участвовал тогда в борьбе на стороне шахтёров и оказался в 90-е годы примерно в том же экономическом и социальном положении, что и основная масса самих горняков.
Поскольку статья являет достаточно развернутую картину событий тех лет и включает анализ различных аспектов рабочего движения, автор позволил себе разделить её на некие «главы», каждая из которой посвящена отдельной странице истории и современного состояния рабочего движения, в том числе и шахтёрского, и которые главами в подлинном смысле слова можно не считать.
Кроме того, автор, участвующий в рабочем движении на протяжении последних двадцати лет, не претендует на истину в последней инстанции, и вовсе не уверен, что с его «поспешными» выводами в конце данной статьи многие согласятся.
Итак…
Глава 1
Предыстория
Те, кто был молод в 1989 году, и даже дожил до наших дней, став свидетелем распада нашей «великой Родины» СССР, не забудет событий периода «Перестройки». В том числе и тех, что были связаны с мощным ростом рабочего движения.
То были удивительные времена.
Михаил Сергеевич Горбачёв и руководство КПСС пытались реформировать экономическую и политическую систему СССР, которая к тому времени оказалась в глубоком кризисе. Этот кризис был порождён всей предыдущей историей СССР.
Рост советской экономики в силу ряда объективных причин остановился в 1970 году и начал стабильно снижаться. Это в свою очередь породило массу социальных проблем, обостривших те, которые возникли ещё ранее и остались неразрешёнными, в частности в советской угледобывающей промышленности. Одной из таких проблем стали и так называемые моногорода, в том числе шахтёрские посёлки.
В позднюю советскую эпоху роль угледобычи снижалась. Так, например, в 1960 году уголь составлял 60% объёма добычи ископаемого топлива, а в 1980-м только 20%.
В связи с этим не лучшим образом обстояли дела и в социальной сфере в шахтёрских районах — расходы на социальные нужды советское государство постепенно и всё быстрее сокращало.
Обострялась жилищная проблема. По данным на начало 1989 года, в одном только Междуреченске, шахтёрском городе, где жили тогда 107 тысяч человек, более 10 тысяч семей стояли в очереди на получение жилья. Многие горняки с семьями жили в общежитиях. Кемеровская область (Кузбасс) занимала тринадцатое место по объёму продукции и лишь сорок третье место по уровню обеспечения жильем.
Отмечалась, в том числе и на официальном уровне, огромная нехватка больниц, школ, детских дошкольных учреждений, спортивных сооружений, театров и прочего, что называется социальной инфраструктурой.
Стали привычными перебои с водой и электроэнергией.
В статье «Забастовка шахтёров: впечатления, комментарии, анализ», написанной в 1989 году Дэвидом Манделем, профессором монреальского университета (Канада), отмечалось, что «типичным подходом министерства к инвестициям в социальную сферу является, например, его решение жилищной проблемы для тысячи новых рабочих горнообогатительной фабрики, возведённой недавно неподалеку от шахты “Распадская”, кстати, самой большой в СССР. Не было выстроено ни одного здания».
Можно без преувеличения сказать, что во многом условия жизни в шахтёрских городах напоминали условия жизни в советских колхозах в более ранний период, когда судьба рядовых колхозников никак не интересовала правящую бюрократию.
Судьбы шахтёров-угольщиков для правящей советской бюрократии были не более чем раздражающим фактором, который при случае можно было проигнорировать.
Всё это в совокупности, и прежде всего экономический и социальный кризис советского общества, спровоцировало рабочий протест поздних 80-х годов.
Надо отметить, что рабочий протест имел место в СССР и ранее, и даже в сталинский период, столь любезный сердцу тех, кто почитает Сталина и считает тот период «вершиной советской истории и истории социализма».
Этот протест был, однако ограничен наиболее обездоленными слоями рабочего класса в СССР — заключёнными лагерей, или рабочими ГУЛАГа (Главного управления лагерей). Известно, что ГУЛАГ был целой отраслью советской экономики, и весьма важной отраслью, создававшей изрядную часть прибавочного продукта советской экономики. По некоторым данным, ГУЛАГ «предоставлял» рабочие места, по меньшей мере, двум миллионам советских людей в период 1949-1953.
Условия труда там были на порядки хуже, чем даже в небольшом советском колхозе.
Для справки: в конце 40-х — 50-х годов прошлого века по предприятиям, принадлежащим к различным лагерям Главного управления советской исправительной системы, прошла волна забастовок. В основном это были угледобывающие предприятия «Воркуталага», «Каралага», Кузнецкого бассейна. Все эти забастовки были подавлены с использованием карательных отрядов, многие участники были расстреляны, либо разосланы по разным лагерям с добавлением тюремного срока.
Не вдаваясь в подробности (есть, тем не менее, фактический материал, отражающий реальное состояние протестного движения, в том числе и рабочего, в СССР в период 1950-1985), можно утверждать, что забастовки и акции протеста в тот период были вызваны самыми жестокими формами эксплуатации и угнетения.
В дальнейшем этот протест приобретал новые формы, кульминацией которых стали события в Новочеркасске в 1962 году, когда был открыт огонь по рабочим городских предприятий, вышедших на улицы города протестовать против резкого повышения цен на основные продукты питания и против социального бесправия.
70-годы прошлого века называют по традиции «годами застоя». Прекратились отрытые репрессии против тех, кто выражал недовольство. Однако советское государство не было бы самим собой, если бы вообще отказалось от каких-либо мер воздействия на недовольных.
В результате возникла и получила распространение практика направления активно недовольных в психиатрические больницы.
Среди тех, кто пытался протестовать, были и рабочие промышленных предприятий. Были отмечены попытки создания независимых профсоюзов, о чём сообщалось в сводках КГБ и западными радиоголосами. Однако это были единичные случаи и борьба одиночек против огромной машины, правда, быстро дряхлевшей в период после 1970 года.
Массового протестного организованного движения в период с 1965-го по 1986 год, по сути, не было, хотя КГБ регистрировал факты скоротечных трудовых конфликтов в различных регионах страны.
Глава 2
Шахтеры
Что касается шахтёров и других работников угледобывающей промышленности, то на протяжении 60-70-х годов и начала 80-х годов прошлого века о каких-либо протестах среди них не сообщали даже «западные голоса».
Видимо, их и действительно не было.
Шахтёры вообще объявлялись советской пропагандисткой машиной чуть ли не самым «передовым отрядом» рабочего класса.
Слово «шахтёр» гордо звучало с экранов телевизоров, статус шахтёра был высок, по крайней мере, на словах и в лживых сводках советских органов информации, а средняя зарплата угольщиков составляла не менее 400 рублей, а кое-где по регионам и выше (в Донбассе, например), что было куда более высоким доходом, чем у большинства работников промышленных предприятий в СССР, да и не только у них.
Однако несмотря на официальную весьма красочную лубочную картинку, ситуация в стране в целом, и в угольной промышленности в частности, быстро менялась, и менялась не к лучшему.
Рос уровень травматизма на шахтах, хотя о крупных катастрофах и происшествиях на них в советских СМИ не сообщалось.
Нараставший вал социальных проблем в угледобывающих районах, например, нехватка жилья, о которой упоминалось выше, был усилен также «постепенным» наступлением дефицита продуктов и товаров народного потребления в магазинах.
Рос износ оборудования. К концу 80-х годов уровень износа инфраструктуры на шахтах в целом по советской угледобывающей промышленности составил не менее 40%, и это несмотря на существенное союзное финансирование отрасли.
В целом, отрасль переживала отнюдь не самое лучшее время.
Проблема окружающей среды в угледобывающей отрасли представляла собой кровоточащую рану — загрязнение воздуха в районах угледобычи достигло запредельных уровней, что отражалось на здоровье людей, и прежде всего на детях, до 90 % которых в угледобывающих регионах страдали хроническими заболеваниями.
Принимали ли реально массы советских горняков в том «первом в мире государстве рабочих и крестьян» участие в принятии решений по поводу производства и реализации продукции?
Думаю, что тот, кто жил в то время и даже работал на шахтах, согласится, что этот вопрос излишен — такое участие было ограничено сидением их назначенных властями представителей в различных президиумах по торжественным дням и во время «выездов» на различные официальные мероприятия в столицы страны и за рубеж.
Впрочем, роль в советском обществе различных категорий «непосредственных производителей», в целом рабочего класса как «наиболее передового класса нашей эпохи» — особая проблема для многих левых исследователей — историков, социологов, всех тех, кто размышляет над общественной ролью рабочего класса.
Факт, однако, заключается в том, что эта роль и место промышленных рабочих в советском обществе были абсолютно подчинёнными, несмотря на усиленную работу советской пропагандистской машины по созданию имиджа рабочего класса как «основного и ведущего класса советского общества».
Рабочий класс, в том числе и шахтёры, и другие категории советских трудящихся, реально не участвовали в принятии производственных решений, в управлении страной в целом, в определении политики «первого в мире государства рабочих и крестьян», «нашего общенародного государства», «общества развитого социализма», и пр.
Феномен отчуждения «непосредственных производителей» в СССР стал тем компонентом общественной жизни, который оказался одним из решающих факторов возросшей в годы перестройки протестной активности трудящихся.
Промышленный рабочий класс в СССР, «нашей Советской Родине», «первом в мире социалистическом государстве» и т.д. и т.п., отнюдь не являлся равноправным слоем населения ни экономически, ни политически, и уж тем более не выполнял каких-либо управленческих функций в том, потерянном нами безвозвратно «общенародном государстве».
История того, как рабочий класс в СССР был «самым передовым классом нашей эпохи» только в идеологических штампах КПСС, а на деле оказался наиболее угнетаемым и бесправным в обществе, заслуживает отдельной статьи и даже не одной.
Ограничимся пока только констатацией факта
Продолжение следует
