Порой я завидую тем интеллигентам, что жили 100 с лишним лет назад. Тогдашняя интеллигенция делилась на фракции (или направления), которые вели между собой настоящие интеллектуальные баталии. Это были честные, искренние сражения. От каждой стороны требовался высокий уровень подготовки. Я вновь отметил для себя это, когда прочёл свою статью «Полемика либеральных народников с зарождающимся легальным марксизмом (П. Б. Струве)». Полемика, о которой я написал в середине 90-х, будучи аспирантом, интересна не только с исторической точки зрения. Многие её аспекты вновь актуальны. Например, вопрос о «формуле прогресса». Марксисты ратовали за прогресс в экономике, а народники отмечали, что нельзя назвать прогрессом преобразования, которые оборачиваются деградацией человека. Эта проблема не снята и до сего дня. Точнее – она обострилась, так как экономика больше не развивается, а человечество продолжает вырождаться… Весьма современны и экологические идеи народников.
Кроме того, в протестной среде сейчас стали появляться люди и сообщества, которые называют себя народниками: мы, мол, не правые и не левые, а народники. В этой связи не лишним будет вновь напомнить об идеологии аутентичного русского народничества, показать её плюсы и минусы. В сети моей статьи о споре народников и марксистов нет. Перед тем, как выложить её на сайт «Новый смысл», я её отредактировал – убрал лишние академизмы, сократил. Надеюсь, что она будет интересна не только тем, кто увлекается историей мысли, но и активистам, которые находятся в поиске ответов на вызовы своего времени.
Редактор сайта «Новый смысл» Дмитрий ЖВАНИЯ
Кто такие «друзья народа»
Реформы 1860-1870-х годов открыли новый этап в истории России. После отмены крепостного права развитие капитализма в стране пошло невиданными ранее темпами. Капиталистические отношения в той или иной степени затронули все сферы экономики. Социальные изменения в пореформенной России поставили вопрос о путях её дальнейшей модернизации. Эта проблема живо обсуждалась общественностью того времени. Как способствовать ускорению темпов развития народного хозяйства? Какова должна быть социально-экономическая политика правительства и какие изменения должна претерпеть социальная инфраструктура России? – эти вопросы волновали многих мыслителей и публицистов конца XIX века.
В 70-е годы позапрошлого века как «целое миросозерцание» и «громадная полоса общественной мысли», по выражению Владимира Ленина (8, С. 21), начало оформляться т. н. либеральное народничество (сами себя народники либералами не называли, наоборот, – они обличали либерализм). В целом идеологи народничества отстаивали мысль: «почва» (морально-нравственные традиции народа) определяет перспективы развития страны — России — и вносит свои элементы в социалистический идеал, который они называли «идеалом общечеловеческой правды и справедливости». Поэтому разрешить социально-политические и экономические проблемы России (и прежде всего, аграрный вопрос) невозможно в отрыве от «почвы» — без опоры на самобытные социальные институты русской деревни и без учёта моральной природы русского. Эта точка зрения (в тех или иных вариациях) представлена в работах таких мыслителей-социологов, как Николай Константинович Михайловский, Василий Павлович Воронцов, Иосиф Иванович Каблиц (И. Юзов), Сергей Николаевич Южаков, Сергей Николаевич Кривенко, Фёдор Андреевич Щербина и др.
В середине 80-х годов XIX века в России появляются и первые социал-демократические кружки. В начале 90-х годов марксистские идеи приобретают популярность среди русских студентов и молодых интеллектуалов. Обсуждать теорию Карла Маркса в русской печати первыми стали именно народники. Показывая губительные последствия воцарения капитализма с тем, чтобы доказывать необходимость минования этой общественно-экономической стадии, они нередко обращались к идеям Маркса. Намечающийся же социал-демократический проект явился своего рода негативной рефлексией части молодой интеллигенции на идеи народничества, в частности, на идею «русской самобытности».
Одной из попыток дать теоретический бой народникам стала книга Петра Бенгардовича Струве «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России». Эта вышедшая в 1894-м книга послужила отправной точкой в формировании идеологии т. н. легального марксизма. О репрезентативности Струве как идеолога легального марксизма говорят факты его биографии. Так, в 1890-м в Петербурге состоялось собрание, где он прочёл реферат о жизни и деятельности Маркса, который (как впоследствии вспоминал присутствовавший на собрании переводчик, близкий к социалистам, Алексей Воден) «пробил лёд» «с марксистской точки зрения». «Это был первый осязательный шаг, — писал Воден, — в том направлении, которое в течение некоторого времени приурочивалось к имени П.Б. Струве, например, в стихах, которые любил цитировать Г.В. Плеханов: “Старый друг народа в вечность отошёл; И ему навстречу Пе фон-Струве шёл”» (1, С. 72).
«Стихи» эти, немудрящие по форме, неверны по сути. «Старый друг народа» в вечность отходить не собирался. Напротив, он заметил «шествие» «некого фон-Струве» сразу после появления его статьи (в финской газете, выходившей на немецком языке), где начинающий марксист ратовал за роспуск общины. Статья эта возмутила С.Н. Кривенко. На страницах «Русского богатства» он охарактеризовал её как «талмудистское» применение к русской действительности «великого учения немецкого мыслителя» (7).
После появления «Критических заметок» В.П. Воронцов подверг её автора резкой критике за непонимание народнической идеологии, за недобросовестность и некомпетентность, за тенденциозность и несамостоятельность воззрений. «Она (книга — Д.Ж.) стоит вне критики, или, вернее говоря, она сама составляет свою критику… Такая книга может быть предметом наблюдения, как жизненный факт, но не вправе претендовать на критическое отношение к заключающимся в ней идеям, насколько они, конечно, принадлежат самому автору, а не заимствованы им у других» (5, С. 285).
Формула прогресса
«Критические заметки» были задуманы П.Б. Струве ещё в 1891-м, когда он, будучи студентом юридического факультета Санкт-Петербургского университета, излагал своим друзьям планы «дать в близком будущем народникам необходимые разъяснения относительно идеализации общины, артелей и т. п., относительно особых путей русского прогресса и, не ограничиваясь критикой, обосновать свои взгляды на крестьянский вопрос в России» (1, С. 76). Спор с народничеством Струве считал «естественным продолжением разногласия между славянофильством и западничеством» (10, С. 29).
Для народников же эта полемика была сражением «друзей народа» с проповедниками социального зла. Они активно отвечали на наступление марксистов-ортодоксов, и 90-е годы XIX века прошли под знаком борьбы этих двух направлений общественной мысли. Важнейшей проблемой, вокруг которой разгорелся спор, была проблема личности и её место в «формуле прогресса». Взгляды народников по этому вопросу сложились ещё во время их полемики с позитивизмом, в частности, с английским социологом Гербертом Спенсером.
Так, Н.К. Михайловский, проповедник субъективного метода и теории факторов в социологии, настаивал: суть прогресса заключается в развитии индивидуальности, а смыслом истории является борьба за индивидуальность. Его формулой прогресса является следующая дефиниция: прогресс личности есть условие прогресса общества. Другие идеологи народничества историческое развитие (прогресс) общества также сводили к развитию (нравственному и умственному) личностей, его составляющих. Основой прогресса В.П. Воронцов считал повышение «нравственности и образованности», И. И. Каблиц — совершенствование «нравственных чувств» большинства личностей, С.Н. Южаков — наибольшее приближение к гармоническому согласованию «индивидуального и общественного самосохранения», достигаемого на основе развития нравственности составляющих общество единиц. «С человеческой точки зрения, общественные формы и их изменения важны постольку, поскольку они связаны с интересами, с жизнью и деятельностью людей… Жизнь, жизнь и опять жизнь – вот единственная практическая точка зрения на формы общества и их изменение», — писал В.П. Воронцов (4, С. 158-159). Таким образом, народническая формула прогресса основывалась на принципах антроповитализма.
Против такого социологического морализма резко выступил молодой П.Б. Струве. «То социологическое учение, — пишет он в «Критических заметках», — которое известно под названием “экономического материализма”… просто игнорирует личность, как социологически ничтожную величину» (9, С. 30). Даже великие исторические деятели, с его точки зрения, в своей многосторонней индивидуальности просто выражают перекрещивающиеся «многочисленные и разнообразные социальные воздействия» (Там же. С. 32). Поэтому «за великим человеком остаётся почти такой же маленький абсолютно индивидуальный остаток», который «социология может с лёгким сердцем отбросить» (Там же). Сбрасывая личность «в смысле индивида» с социологических счетов, Струве находит «другой элемент». «Таким элементом оказалась социальная группа» (Там же. С. 33).
Эта точка зрения молодого марксиста П.Б. Струве разнится со взглядами самого Карла Маркса, который, наряду с социальными – «родовыми» — чертами, выделял в личности человека сугубо индивидуальные проявления человеческой природы — проявления «свободной, сознательной деятельности». Поэтому Струве, чтобы доказать, что основным элементом социологии является «безличная личность», опирается на авторитет буржуазных социологов своего времени. Так, он цитирует польского социолога еврейского происхождения, социал-дарвиниста Людвига Гумпловича, считавшего, что «величайшей ошибкой» «индивидуалистической психологии» является предположение, что мыслит человек» (Там же). С его точки зрения, мыслить способна только социальная группа.
Почему же молодой П.Б. Струве, призывая признать «нашу некультурность» и пойти «на выучку к капитализму» (Там же. С. 288), так настойчиво выступал против «личной индивидуальности»? Откуда такое его пристрастие к «социальным группам»? Ведь, казалось бы, именно индивидуализм — краеугольный камень буржуазной культуры?
Когда П.Б. Струве писал свои «Критические заметки», время индивидуалистического ренессанса, который был философским провозвестником буржуазной цивилизации, давно кануло в лету. Западная буржуазия благополучно пережила период социальной самоидентификации. Стадия свободного рынка, где от личности («личной индивидуальности») буржуа, его способностей и проворности, зависело очень многое, в конце XIX века перерастала в государственно-монополистический этап капиталистического способа производства, где личность буржуа нивелировалась такими «социальными группами» как картели и тресты; в котле капитализма «индивидуальности» переваривались в серое социальное месиво. Пройдёт еще десять лет, и австрийский марксист Рудольф Гильфердинг напишет объёмистый труд «Финансовый капитал», где сделает предположение о возможности превращения общества в единый мировой капиталистический трест. Начинающий марксист Струве видел на Западе государственно-монополистический капитализм с масштабными «социальными группами»: трестовой буржуазией и промышленным пролетариатом. Поэтому именно этой масштабной социальной культуре, по его мнению, предстояло подражать России.
В свою очередь морализаторство народничества вытекало из его практической программы: «Служить народу!» Так, народнический активизм выражен в статье С.Н. Кривенко «По поводу культурных одиночек», где он упрекает молодых «псевдомарксистов» за отказ от реальной помощи крестьянам (7).
Рабочий или крестьянин?
Социологическая трактовка личности определяла конкретное наполнение формулы прогресса. С точки зрения «легального марксиста» П.Б. Струве, «прогресс экономический есть необходимое условие прогресса социального… Поэтому вопрос об организации производства и степени производительности труда есть вопрос первенствующий» (9, С. 133). Струве видит прогресс прежде всего в достижениях науки и развитии техники. Либеральный же народник В.П. Воронцов подвергает капитализм критике, прежде всего, за игнорирование интересов рабочего «как человека». Рост производительности, с его точки зрения, выгоден и желателен «прежде всего для группы лиц», руководящих как экономикой, «так и всей историей». «Организация нового промышленного строя», по мнению Воронцова, относится к пролетарию «лишь как к части механизма». Сложная организация капиталистической индустрии ведёт, по словам народника, «к сужению деятельности индивида, к односторонности его развития и основанной на этом деградации человеческого типа». При капитализме, пишет Воронцов, трудящийся теряет всякую самостоятельность в производстве, все операции которого совершаются по мановению мёртвого механизма». Живой же человек превращается в «придаток» машины (4, С. 75-76).
Следует отметить, что приверженность идее «производительности» П.Б. Струве сохранит и в свой постмарксистский период. «В основе всякого экономического прогресса лежит вытеснение менее производительных общественных систем более производительными», — напишет он в 1908-м в статье «Интеллигенция и народное хозяйство». Только тогда идею производительности» он помножит на идею «личной пользы» (10, С. 205). Но пока, в 1894-м, от роста капитализма П.Б. Струве ожидает роста культуры рабочего класса. При этом он опять ссылается на авторитеты буржуазной политэкономии, в частности, на мнение немецкого учёного Герхарда Шульце-Геверница.
Народники (вслед за Александром Ивановичем Герценом) указывали на то, что капитализм плодит мещан и дегенератов. Но в 90-е годы XIX века они должны были приноровить свои социологические концепции к конкретным требованиям времени. А в связи с тем, что идеологическими противниками народничества стали социал-демократы, его теоретикам требовалось доказать, что крестьянство обладает большими творческими потенциями, чем пролетариат. «Пролетарий того типа, каким он определился в течение предыдущей истории капитализма, — писал В.П. Воронцов в «Наших направлениях», — должен быть признан имеющим весьма слабое значение в качестве силы зиждительной и получающим очень неблагоприятное воспитание в смысле развития в нём способности к социальному творчеству» (4, С. 139). Объяснял Воронцов этот тезис следующим образом. Пролетарий связан с капитализмом только заработной платой, что не является связью постоянной и обеспечивающей благополучие. Он производит ценности для другого лица или группы лиц. В организации общества он занимает служебное положение, «наряду с машиной и рабочим скотом». В своей производственной деятельности промышленный рабочий подчинён произволу хозяина и «слепому механизму машины». Поэтому в экономической жизни он играет роль «одного из элементов мёртвого процесса производства товаров» и «не может на почве существующего строя выработать что-либо, способное обновить мир, дать новое направление социальной жизни» (Там же).
Города, где живёт и работает пролетариат, являются средоточием социального разврата и моральной заразы. Жизнь в городах, где пролетарий лишён чистого воздуха и помещён «в столь нечистую обстановку», наносит вред его здоровью, что пагубно сказывается также на его интеллектуальных способностях (Там же. С. 76). Все эти «физиологические и индивидуально-психологические результаты принижающего влияния фабрики» приводят к тому, что пролетарий не имеет возможности «в сколько-нибудь значительной степени развивать в себе активные социально-психологические свойства» (Там же. С. 141). «В противоположность сказанному о капиталистическом строе, — заключает В.П. Воронцов, — социальная организация России представляет хорошую почву для развития в массе населения психических свойств, облегчающих процесс приспособления общественных форм к потребностям человека, путём самодеятельности этой массы, путём коллективного творчества» (Там же). Этой «приспособленной общественной формой» является, по мнению Воронцова, крестьянская община, где наличествуют такие «воззрения», которые «лучше других» соответствуют «идеальным» представлениям о «правде и справедливости» (Там же. С. 5-6).
По правде сказать, эти соображения В.П. Воронцова не являются чем-то оригинальным в истории общественной мысли. Обличение городской цивилизации имело место везде, где происходила капиталистическая ломка традиционного общества.
И.И. Каблиц также был скептически настроен по отношению к западной цивилизации. По его мнению, «при обсуждении будущих судеб русского народа нельзя не принимать во внимание того нравственного оттенка, каким он отличается от европейцев», а именно «общинно-артельного духа» (6, С. 51), ставящего русский народ впереди западноевропейских народов, превратившихся в «пульверизированные нации», что может их в будущем привести только к «бюрократическому социализму», ибо «личность на Западе, благодаря предполагаемой национализации земли и отсутствию кооперации, будет иметь дело непосредственно с государством» (Там же. С. 52); в то время как в России личность будет иметь дело «со своей общиной-артелью и, дальше, с союзом этих общин-артелей» (Там же. С. 53). «Там (на Западе — Д.Ж.) капиталистов только и может заменить государство, у нас их могут заменить артели-общины и союзы их», — убеждён Каблиц (Там же). Это преимущество, по его мнению, — результат самобытности русской нации, так как общинность – и здесь Каблиц проявляет себя как сторонник цивилизационного подхода — это «субъективно-видовая» её особенность, основанная на «индивидуальных особенностях» каждого индивидуума.
На попытки опровержения народниками творческой роли пролетариата в деле преобразования капиталистического общества легальный марксист П.Б. Струве ответил лишь риторическим возражением: «Мы в противность автору “Наших направлений” думаем, что при создании продуктов социального творчества западно-европейского трудящегося населения сознание и активность присутствовали в гораздо большей мере, чем при создании и разложении нашей общины. Но, конечно, у разных людей разные и представления о сознательности и активности» (9, С. 163).
Двуликая модернизация
Социологический спор народников с молодыми марксистами был непосредственно связан с вопросами экономической модернизации России. П.Б. Струве критиковал экономическое мировоззрение народничества за «идеализацию и возведение в идеал натурального земледельческого хозяйства и примитивной экономической самостоятельности» (Там же. С. 166-167). «Народничество, — пишет он в «Критических заметках», — есть отживающий экономический строй, возведённый в целую социально-политическую систему. Народники — идеологи натурального хозяйства и первобытного равенства» (Там же. С. 167).
Дифференциация крестьянства, по мнению начинающего марксиста П.Б. Струве, являлась прогрессивной стороной «того сложного экономического процесса», который переживало «наше крестьянское хозяйство» (Там же. С. 223). Народники же считали кулака «мироедом», который высасывает жизненные соки из крестьянской общины. Надо, «чтобы земля, миновав объятия кулаков, непременно попала к жаждущему её мужику», — писал В.П. Воронцов в 1883-м, когда Струве ещё прилежно посещал гимназию (2, С. 222).
П.Б.Струве критиковал народников за игнорирование социологической природы государства. «От государства требуют чудес, которых оно, конечно, не может творить, — справедливо указывал он, — забывают, что… до тех пор, пока оно (государство — Д.Ж.) есть выражение господства известных общественных классов, его экономической политике поставлены известные границы» (9, С. 72). В действительности для народников 80-90-х годов XIX века было свойственно непонимание социальной природы государства. Их соображения о роли государства во многом основаны на положениях формальной логики, без учёта социальных причин тех изменений, что претерпевала политика государства по отношению к общине. Если в дореформенной России интересы государства и общины часто совпадали, тогда это положение должно сохраниться «в ближайшем, а может быть и в отдалённом будущем» — таковы, например, рассуждения В.П. Воронцова. «Государству нужно понять эту нерушимость, — писал он, исходя из своей социологической концепции, согласно которой русское государство – сила надклассовая и внесословная, — чтобы изменить свою пореформенную, буржуазную систему отношения к интересам рассматриваемого института на прежнюю, народную. Солидарность интересов государства и общины покоится на том, что в будущем, как и в прошедшем, господствующей формой производства в России останется народная, а не буржуазно-капиталистическая» (3, С. 22).
Народники-экономисты разработали целый план государственной индустриализации. Его суть заключалась в сочетании мелкого «народного производства» с земледелием, что должно было, по мысли авторов, обеспечить хозяйственные интересы крестьянства и ремесленничества.
«План, разработанный народниками-экономистами, — отмечает современный исследователь В.Г. Хорос, — не был простой аграрной утопией и попыткой увековечения мелкого производства. Народнические мыслители понимали необходимость индустриализации и развития производительных сил страны» (11, С. 31). С этим мнением В.Г. Хороса обязательно бы разошёлся молодой П.Б. Струве. Он не принимал всерьёз народнический план сочетания модернизации с традиционализмом и считал его утопией. «Экономическая доктрина народничества — поскольку она выразилась в работах В.В. и Н. — она (В.П. Воронцова и Н.Ф. Даниельсона — Д. Ж.), своего рода Янус, смотрящий одним своим ликом в прошлое, возвращение к которому невозможно и утопично, другим ликом в будущее, тоже невозможное и утопичное, без тех промежуточных звеньев, которые отрицаются доктриной», — писал он (9, С. 249).
Разработчики «плана-Януса» не оставались в долгу перед П.Б. Струве и его единомышленниками. Социал-демократы, по определению В.П. Воронцова, являются «первичной ячейкой, из которой вылупляется новобуржуазия… так как, несмотря на свое страшное имя» представители русской социал-демократии отказались от главной практической задачи социал-демократии немецкой – «борьбы с существующим капиталистическим строем — и «способствуют распространению последнего в России» (4, С. 120). «Высокая сама по себе идея освобождения трудящегося класса… несёт в другие страны, находящиеся в иных условиях развития, идею порабощения игу капитализма», — восклицал В.П. Воронцов (5, С. 259). «Нельзя не признать, — негодует идеолог народничества, — что новейший немецкий рабочий социализм, благодаря своей узкой доктрине обращается на нашей почве в буржуазизм» (Там же. С. 217). С его точки зрения, П.Б. Струве — вовсе не социалист. Он представитель «буржуазной экономической школы» и «в практическом отношении» является типичным «умеренным буржуа» (Там же. С. 285).
В.П. Воронцов связывает появление среди русской интеллигенции сторонников формального марксизма с её интеллектуальным упадком, социальным и нравственным вырождением. «Материальный интерес интеллигенции, как принадлежащей к привилегированному классу, берёт у неё перевес над чувствами более высокого достоинства», — пишет он в «Наших направлениях» (4, С. 165). В России, считает Воронцов, формальное следование марксистской доктрине тем более опасно, что «никто не доказал и даже не пытался научно доказывать», что «капитализм есть необходимая переходная ступень в развитии всякой прогрессирующей страны» и что «за капиталистической стадией будет следовать социалистическая» (5, С. 264). Воронцов подвергает сомнению другой принципиальный тезис марксизма — тезис о научности его теории. И здесь сказывается увлечение Воронцова позитивизмом, согласно положениям которого «научность» определяется опытным знанием. Поэтому Марксова диалектическая игра не могла удовлетворить народника Воронцова, и он считал её метафизикой «саморазвивающейся идеи» (4, С. 165).
***
Так кто же оказался прав в споре: либеральные народники или легальные марксисты? В конце XIX — начале XX века развитие общины шло по «средней линии». Её структура оказалась достаточно эластичной для того, чтобы вобрать в себя кулацкие элементы и выйти победителем из борьбы с буржуазной реформой Петра Столыпина. Результаты этой борьбы показали, что община как социальная форма приобрела новое качество — качество коллективного субъекта рыночных отношений, — что заставляло её ради повышения доходности своего хозяйства заботиться о его рационализации. Это обстоятельство и было отмечено В.П. Воронцовым. Способность общины к горизонтальной социальной амортизации позволяло ей порой обезболивать процесс втягивания в рыночные отношения: каждый член общины знал, что в случае непредвиденных обстоятельств он может рассчитывать на помощь этого крестьянского сообщества. Таким образом, крестьянская община оказалась жизнеспособной социальной формой, и многие из предложений её защитников получили историческое подтверждение. Но развивался и крупный промышленный капитализм. В начале XX века Россия была страной с высокой степенью централизации капитала и концентрации промышленного пролетариата, что подтверждает некоторые прогнозы легальных марксистов.
Список использованной литературы:
1. Воден А. На заре легального марксизма // Летописи марксизма. 1927. III.
2. Воронцов В.П. [В.В.]. Судьбы капитализма в России. СПб., 1882.
3. Воронцов В.П. [В.В.]. Что делается в общине // Северный вестник. СПб., 1889. Август. № 8.
4. Воронцов В.П. [В.В.]. Наши направления. СПб., 1893.
5. Воронцов В.П. [В.В.]. Очерки теоретической экономии. СПб., 1895.
6. Каблиц И.И. (Юзов И.). Основы народничества. 2-е доп. изд. Ч.2. СПб., 1893.
7. Кривенко С.Н. По поводу культурных одиночек // Русское богатство. 1893. Декабрь. № 12.
8. Ленин В.И. Тетради по аграрному вопросу. 1900-1916. М., 1969.
9. Струве П.Б. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. СПб., 1894.
10. Струве П.Б. Интеллигенция и народное хозяйство // Интеллигенция. Власть. Народ: Антология. М.: Наука, 1993.
11. Хорос В.Г. Идейные течения народнического типа в развивающихся странах. М.: Наука, 1980.
Статьи автора на ту же тему:
