Владимир СОЛОВЕЙЧИК
Эта книга десятилетиями считалась обязательным атрибутом всех общедоступных библиотек нашей страны. Её экранизировали, на её основе был создан Юрием Любимовым популярнейший спектакль Театра на Таганке с молодыми тогда ещё Владимиром Высоцким, Николаем Губенко, Валерием Золотухиным и другими звёздами таганской сцены. Немудрено: с момента выхода в свет только в США эта книга выдержала не одно издание, с 1923 по 1930 года издавалась в СССР 11 раз, затем – ещё и ещё, начиная с 1957 года, тиражи по 100 тысяч, по 250 тысяч экземпляров, предисловия Ленина и Крупской. Подлинная журналистская удача.
Автору «Десяти дней, которые потрясли мир», американскому журналисту, поэту и писателю Джону Риду 22 октября исполнилось бы 125 лет. Он родился в городе Портленде на тихоокеанском побережье США. Отец писателя «был одним из крепких, прямодушных пионеров, каких Джек Лондон изображал в своих рассказах об американском Западе. Это был человек острого ума, ненавидевший лицемерие и притворство. Вместо того чтобы держать руку влиятельных и богатых людей, он выступал против них, и, когда тресты, точно гигантские спруты, захватили в свои лапы леса и другие природные богатства штата, он повёл с ними ожесточённую борьбу. Его преследовали, избивали, увольняли со службы. Но он ни разу не капитулировал перед врагами. Таким образом, от своего отца Джон Рид получил хорошее наследство — кровь бойца, первоклассный ум, смелый и мужественный дух», — написал бывший бостонский пастор Альберт Рис Вильямс, открывший вместе с Ридом и его женой Луизой Брайант для американской публики события 1917 года в нашей стране. Эти качества летописец восставшей Мексики и революционной России пронёс сквозь всю свою недолгую жизнь.
Семья была по меркам провинциальной «одноэтажной Америки» вполне обеспеченной, и Рид не только сумел окончить в 1906 году респектабельную школу в Мористауне (штат Нью-Джерси), но и поступить в старейший и самый престижный университет США. В своём популярном романе «1919» классик американской литературы Джон Дос Пассос, прошедший, в отличие от Рида, совершенно противоположным путём – слева направо, от радикала в юности к защите буржуазного миропорядка на излёте писательской карьеры, посвятил главу самому известному «красному» в истории Нового Света. «Джек Рид был сыном шерифа Соединённых Штатов, видного гражданина города Портленда, в Орегоне. Он был даровитый мальчик, и поэтому родители отправили его в школу на Восток и в Гарвард. Гарвард культивировал открытое “а” и знакомства, которые могут принести пользу в будущем, и хорошую английскую прозу…» Четыре года в Гарварде не прошли для юного бунтаря даром. Он крутил романы, пил с друзьями, писал сатирические стихи. «Рид был даровитым юношей; он был силён, жаден, имел аппетит ко всему: мужчина должен любить многое в жизни, — перевёл биографию Рида на язык поэтической прозы американский классик. — Он любил женщин, он любил есть и писать, и туманные ночи, и выпивку, и плавание, и футбол, и рифмованные стихи, и кричать “ура”, произносить тосты, основывать клубы (не очень шикарные клубы, кровь в его жилах была недостаточно жидка для очень шикарных клубов) и… умирающую осень, хорошую английскую прозу, фонари, вспыхивающие в университетском общежитии под вязами в сумерки, невнятные голоса в аудиториях, вязы, кирпичи древних зданий, и мемориальную арку; ржавая машина скрипела, деканы тряслись под своими академическими шапочками, зубчатое колесо довертелось до Выпускного Акта, и Рид вышел в мир…» В мир бушующих социальных потрясений, мир нищеты и бесправия, казалось бы, почти не различимых с элитной университетской высоты.
«Так он стал странником больших дорог мира, — вспоминает его друг и соратник Вильямс. — Кто желал быть в курсе современной жизни, тому достаточно было следовать за Джоном Ридом, ибо всюду, где случалось что-нибудь значительное, он неизменно поспевал, как некий буревестник. В Петерсоне стачка текстильных рабочих превратилась в революционную бурю — Джон Рид оказался в самой гуще. В Колорадо рабы Рокфеллера выползли из своих окопов и отказались туда вернуться, несмотря на дубинки и винтовки вооружённой стражи, — и Джон Рид уже тут заодно с мятежниками. В Мексике закабалённые крестьяне (пеоны) подняли знамя бунта и под начальством Вильи двинулись на Капитолий — и Джон Рид верхом на коне шёл рядом с ними». Отчёт об этом последнем подвиге появился в журнале «Метрополитен», а позднее — в книге «Революционная Мексика». Этот литературный дебют сделал Джона Рида знаменитым не только среди молодых левых радикалов Восточного побережья США. Он стал, по оценке Дос Пассоса, «лучшим американским писателем своего времени». Молодой публицист буквально ворвался в американскую журналистскую и литературную элиту. Однако уже тогда в восставшей против многолетней диктатуры Порфирио Диаса, борющейся с интервентами с севера стране сформировались литературный метод Рида и его гражданская позиция. В своих мексиканских репортажах он — не только бесстрастный наблюдатель, не просто объективный хроникёр событий. Он — прямой соучастник восставших, человек, выступающий на стороне слабых и гонимых, рассматривающий дело борцов за национальное и социальное освобождение как своё собственное.
Рассказывает Дос Пассос: «Джек Рид хотел жить в бочке и писать стихи; но он продолжал встречаться с бродягами, рабочими, дюжими ребятами, которых он любил, обездоленных, безработных, почему бы не революция? Он не мог заниматься своим делом, когда в мире столько обездоленных; не он ли выучил в школе наизусть Декларацию независимости? Рид был уроженцем Запада, и что он говорил, то он и думал… Жизнь, свобода и стремление к счастью; ими даже не пахло на шелкопрядильнях, когда в 1913-м он поехал в Паттерсон, чтобы писать о стачке, о демонстрациях текстильщиков, избитых фараонами, о забастовщиках, брошенных в тюрьму; он и оглянуться не успел, как сам стал забастовщиком, демонстрантом, избитым фараонами, брошенным в тюрьму; он не позволил редактору взять его на поруки, он хотел кое-чему научиться у забастовщиков в тюрьме. Он научился кое-чему, он воспроизвёл паттерсонскую стачку в парке Медисон-сквер. Он научился верить в новое общество, где не будет обездоленных, почему бы не революция? Журнал “Метрополитен” отправил его в Мексику писать о Панчо Вилье. Панчо Вилья научил его писать, и скелетообразные горы, и высокие органные трубы кактусов, и блиндированные поезда, и оркестры, играющие на маленьких площадях перед смуглыми девушками в синих шарфах, и пропитанная кровью пыль, и свист пуль в чудовищной ночи, в пустыне, и коричневые тихие пеоны, умирающие, голодающие, убивающие за свободу, за землю, за воду, за школы. Мексика научила его писать».
Известный фронтовой корреспондент, Рид вместе со своей женой попадает в революционный Петроград. Попадает, чтобы увидеть своими глазами вихрь событий русской революции. Чтобы написать об этом самую известную свою книгу. Ведь, говоря словами самого Рида, «что бы ни думали иные о большевизме, неоспоримо, что русская революция есть одно из величайших событий в истории человечества, а возвышение большевиков — явление мирового значения. Точно так же, как историки разыскивают малейшие подробности о Парижской Коммуне, так они захотят знать всё, что происходило в Петрограде в ноябре 1917 года, каким духом был в это время охвачен народ, каковы были, что говорили и что делали его вожди. Именно об этом я думал, когда писал настоящую книгу». Книгу, которой не могли не восхищаться даже идейные оппоненты и классовые враги. «Несмотря на его откровенно предвзятый, в политическом отношении, характер, отчёт Рида о событиях того времени превосходит все иные исторические свидетельства той эпохи в силу своего литературного дара, своей проницательности и особого внимания к деталям, — так оценил работу Джона Рида известный американский дипломат и историк Джордж Кеннан. — Эту книгу будут помнить даже тогда, когда иные свидетельства постигнет участь забвения. Во всём этом рассказе, во всём этом причудливом повествовании о собственных приключениях и недоразумениях мы видим отражение кристальной честности и чистоты помыслов автора, чем он оказал, даже не предполагая этого, честь американскому обществу, взрастившему его и достоинства которого он так и не смог осознать в полной мере». Насчёт «осознания достоинств американского общества» с маститым историком-антикоммунистом стоит поспорить: просто Рид и Кеннан представляли две разные Америки. Ровно в той же степени, как русские рабочие и крестьяне и их классовые противники представляли, да и теперь представляют, две разные России. А свою Америку Джон Рид любил:
Глубоко во мне что-то дрогнуло,откликается
(Моя страна, моя Америка!)
Как будто высокой и пустой ночью
Она зовёт меня — моя потерянная, моя первая,
Моя разлюбленная, разлюбленная, разлюбленная…
Облачная тень былой нежности,
Призрак прекрасного безумия — много смертей
И доступное бессмертие.
(Из поэмы «Америка, 1918», перевод Ивана Кашкина)
Как и свою, красную Россию. «А в 1917-м он был с солдатами и крестьянами в Петрограде в октябре; Смольный, “Десять дней, которые потрясли мир”, — подвёл итог этой короткой героической жизни Дос Пассос. — Это тебе не шутка, это всерьёз. Мир больше не шутка, только пулемётный огонь и пожары, голод, вошь, клопы, холера, тиф. Нет перевязочных средств, нет хлороформа, эфира, тысячи раненых умирают от гангрены, санитарный кордон, и повсюду шпионы. Окна Смольного пылают, раскалённые добела, в Смольном нет сна. Смольный — гигантский железопрокатный завод, работающий двадцать четыре часа в сутки, выпускающий людей, народы, надежды, тысячелетия, импульсы, страхи, сырьё для фундамента нового общества… Мужчина должен много делать в жизни. Рид был уроженцем Запада, он говорил то, что думал. Всё, что у него было, и себя самого бросил он в Смольный, диктатуру пролетариата; Рид писал, выполнял поручения (повсюду были шпионы), работал, пока не свалился, заболел тифом и умер в Москве». Это произошло 17 октября 1920 года. Ставший в 1919 году сотрудником исполкома Коммунистического Интернационала, где он своим пером, словом и авторитетом добился слияния многочисленных коммунистических групп США в единую Коммунистическую партию, пройдя подполье, финскую тюрьму, вынужденные допросы в сенатской комиссии, он поехал делегатом на съезд угнетённых народов Востока в Баку. Там стресс, чрезмерное утомление, заражение тифом приблизили печальный исход. Джон Рид оказался первым и последним американским писателем, похороненным в самом центре России: урна с его прахом находится в Кремлёвской стене, в том «единственном во всём мире месте, где ему хотелось лежать».
1 марта 1999 года газета «Нью-Йорк Таймс» опубликовала список «100 лучших работ по журналистике», составленный специалистами Нью-Йоркского университета. В этом перечне, как и положено подлинному бестселлеру, под номером семь значатся «Десять дней, которые потрясли мир».