Террористические акты в Брюсселе, совершённые исламистами, вызвали ожидаемые отклики. Одни по привычке вдарились в рассуждения о «войне цивилизаций», другие предались трагической скорби, третьи вновь заговорили «конце Европы» и так далее.
Избирательная скорбь
Те, кто скорбит, раскрашивая свои страницы в социальных сетях в цвета бельгийского флага, могли бы впасть в печаль и пораньше. После того, как 12 января взорвался смертник на площади Султанахмет в Стамбуле, отчего погибли 10 человек, в основном – иностранные туристы, или после февральского теракта в Анкаре, который унёс больше жизней, чем брюссельские взрывы — 34 человек.
Механизм такой выборочной скорби вполне понятен. В сознании обывателя, выросшего на советской почве, по сути, провинциала, образ Европы всё ещё сочетает в себе мир, покой, сытость, благополучие. В Азии людям издавна живётся непросто, они всё время воюют, переживают катастрофы. И теракты в Азии никого из нас не потрясают. А вот теракты в Европе — это совсем другое дело. Это покушение на основы… образа.
Европа — это давно не оазис мира и добра. Да и была ли она когда-нибудь таким оазисом? Может быть, лишь в 60-е годы прошлого столетия. Но наш интеллигентный обыватель не хочет признать это. И в этом проявляется его «европоцентризм».
Когда в начале 1991 года я рассказывал приятелям об увиденном в Париже — о неблагополучных кварталах, обилии иммигрантов, уличной раздаче еды бездомным — они смотрели на меня с иронией. Не верили. Не хотели верить. Они создали себе идеальный образ западного мира, образ полностью противоположный тому, какой рисовала советская пропаганда. И мне их было не разубедить. Они считали, что я «зашорился марксизмом».
Им неуютно в России (что вполне объяснимо). Они зашорены своей прозападной тоской. И как только им выпадает шанс показать свою сопричастность Европе, пусть лишь с помощью аватарки, раскрашенной в цвета французского флага, а теперь — бельгийского, они это делают.
И даже сейчас, когда российские СМИ и наши политические скоморохи напичкали мозги нашего населения ужасами из жизни «Гейропы», наш интеллигентный обыватель держится, с тоской и надеждой глядя на Запад.
Одно дело обыватели, которые смотрят футбол, сидя на диване и посасывая пиво из баклажки, или следят за рождением детей поп-звёзд из пробирок (эти уверены, что живут в лучшем из миров). Другое — интеллигенты: люди, которые читают интересные книги, смотрят хорошее кино. Но то, что они вычитывают в западной литературе и высматривают западном кино, не разрушает их образ Европы. Им неуютно в России (что вполне объяснимо). Они зашорены своей прозападной тоской. И как только им выпадает шанс показать свою сопричастность Европе, пусть лишь с помощью аватарки, раскрашенной в цвета французского флага, а теперь — бельгийского, они это делают. И надо ли их ругать за это? С одной стороны, нет, не надо; тоска по Европе интеллигента, выросшего на советской почве, объяснима; с другой — нарочитой интеллектуальной инфантильности нет оправдания.
Европа давно не та
Никто не показал лучше Бельгию, чем братья Дарденны. Их фильмы «Обещание», «Розетта», «Дитя», «Молчание Лорны» о той самой Бельгии, которая сейчас переживает нелёгкие времена. Точнее: нелёгкие времена в Бельгии наступили давно, как минимум, тогда, когда Дарденны сняли «Обещание», фильм о нелёгкой судьбине нелегальных иммигрантов — в 1996-м. Причём, что важно, Дарденны показали, что в нелегальные иммигранты проникали в Бельгию с помощью бельгийцев, которые делали на них деньги. Но наши интеллигенты считали, что Дарденны делают себе имя на чернухе.
Дряхлые либеральные ценности и смыслы если и способны мобилизовать кого-то, то только ветеранов мая 1968 года.
Романы француза Мишеля Уэльбека они воспринимали как записки мизантропа и экстравагантного пессимиста. Уэльбек всё видит в чёрном цвете и тёмном свете. Сгущает краски!
«Оказалось, Руди был инспектором полиции и жил теперь в Брюсселе. За ужином он с горечью рассказывал мне об этом городе. Уровень преступности там был ужасающий; всё чаще и чаще группы хулиганствующей молодёжи нападали на прохожих среди бела дня, в оживлённых торговых центрах. А про ночное время и говорить нечего; женщины давно уже перестали одни выходить на улицу после захода солнца. Мусульманский экстремизм принял угрожающие масштабы; Брюссель наряду с Лондоном превратился в гнездо террористов. На улицах и площадях попадается всё больше женщин с закрытыми лицами. Он говорил о столице Европейского союза как о городе, где назревает гражданская война» — это рассказ героя романа Мишеля Уэльбека «Лансароте», написанного 16 лет назад — в 2000-м. Тогда такие подобные пассажи наши западники воспринимали как эпатаж. Сегодня все осознают, что это были зарисовки с натуры.
«Первое, что бросается в глаза, — неухоженность: пошарпанные здания, валяющийся на улицах мусор, выбитые камни мощёных тротуаров, зловонные подворотни, служащие прибежищем для многочисленных бездомных. Неблагополучные районы, в которых не советуют появляться в тёмное время суток, хаотично разбросаны по карте Брюсселя, и один из них, например, начинается прямо около Европейского парламента, в то время как другой расположен неподалёку от Гран Пласа — главной достопримечательности города. Брюссель считается одним из самых криминогенных городов Западной Европы. В городе происходит большое число нападений и квартирных краж, даже в благополучных районах, причём уровень раскрываемости очень низкий. Другое, что обращает на себя внимание, — огромное количество выходцев из мусульманских и африканских стран, многие из которых, не желая терять свою культурную идентичность, продолжают носить национальные халаты», — рассказывала ровно три года назад на сайте Sensus Novus Ирина Подмарькова, аспирантка факультета международных отношений петербургского университета, которая прожила в Брюсселе некоторое время.
Не все верили этой информации. Зловонные подворотни? В Брюсселе? Да это же столица Европейского Союза! Что вы такое пишите и говорите!
В одном из неблагополучных кварталов Брюсселя, Моленбеке-Сен-Жан, расположенном на северо-западе столицы Бельгии, и жил Салах Абдеслам — человек марокканского происхождения, имеющий французское гражданство, один из подозреваемых в организации ноябрьских терактов в Париже, которого недавно в этом квартале и задержали. Его родители живут в этом районе и сейчас.
В Европе давно царит культ выгоды и комфорта. Европейцы — инфантильные, гедонисты, отчего и проистекает европейский демографический кризис, который элиты пытаются разрешить с помощью иммигрантов.
При этом наши интеллигенты-западники очень печалятся о демографическом закате белой Европы. Их европейский миф, как и любой другой миф, соткан из противоречий. С одной стороны, Европа — лучший из миров; с другой — «Европа уже не та». Она давно не та.
В том же Брюсселе проживает один миллион человек. Из них 56,5% — иммигранты. Это число включает в себя собственно иностранных граждан (26,3% населения Брюсселя) и иностранцев, которые получили бельгийское гражданство после 1980 года и их детей (30,2%). А в 1960-м иностранцы составляли 7,3% населения Брюсселя. И всполохи от взрывов бомб террористов высвечивают эти проблемы. Да так мощно высвечивают, что их замечают даже наши интеллигенты, безответно влюблённые в Запад.
Значение Смысла
Однако в кризисе Европы виноваты сами европейцы. «Когда существующие элиты разлагаются, когда утрачивают старые суровые добродетели, которым обязаны прежними победами, когда становятся снисходительными (“гуманными”) по отношению к ведомым массам и к себе (явления, что всегда идут в паре), отдаваясь культу выгоды, тогда на их место являются Другие», — писал почти 80 лет назад украинский идеолог консервативной революции Дмитрий Донцов.
«Другие» — это радикальные исламисты. Радикальный ислам предлагает Смысл — как коренным европейцам, так и иммигрантам.
Европейские элиты давно утратили суровость и твёрдость. В Европе давно царит культ выгоды и комфорта. Европейцы — инфантильные гедонисты, отчего и проистекает европейский демографический кризис, который элиты пытаются разрешить с помощью иммигрантов. Особенно явственно это видно на примере Германии: по итогам 2013 года население Германии составило 80,8 млн человек, что на 300 тысяч больше, чем в 2012-м. Причем этот рост произошёл, несмотря на серьёзный дефицит рождаемости в стране: за 2013 год в ФРГ, по оценке Федерального статистического ведомства, появились на свет до 695 тысяч человек, а скончались — 905 тысяч. Значит, население выросло благодаря политики «открытых дверей».
«Меркель понимает, что иммигранты нужны Германии не меньше, чем Германия иммигрантам. И европейские страны руководствуются в этом вопросе не абстрактными принципами милосердия и гуманизма, а конкретными интересами. Руководствуясь не принципами, а интересами Европа, сначала захватывала колонии, потом пошла на выход из колоний и, отдельно, на “импорт” рабочих рук… Все ради собственных интересов», — рассуждает политолог из Иерусалима Давид Эйдельман.
Чем оборачивается «импорт рабочих рук», мы видим: ростом безработицы, криминала, отчаяния. «Начнём с того, что такое Моленбек? Моленбек — это огромная концентрация безработицы и бедности. Эта крайне коммунитаристская система; мафиозная система с подпольной экономикой. Система, где услуги государства просто исчезли; система, где депутаты опустили руки. Сегодня во Франции, и мы знаем это, есть около ста таких кварталов, которые представляют потенциальное сходство с тем, что происходит в Моленбеке», — признал французский министр по делам градоустройства, спорта и молодёжи Патрик Каннер в эфире радиостанции Europe1 27 марта 2016 года.
Тот же Салах Абдеслам до того, как стать исламским фанатиком, занимался тем, чем занимаются в Европе очень многие иммигранты — воровал, торговал запрещёнными препаратами. В 2010-м он провёл месяц за решёткой за попытку ограбить гараж. По сведениям левой французской газеты Libération, Салах Абдеслам вместе с братом Брахимом (подорвал себя у парижского бара “Comptoir Voltaire” — «Прилавок Вольтера») держал Брюсселе бар, в котором в августе 2015 год полиция в ходе проверки обнаружила «дурь». 5 ноября прошлого года заведение власти закрыли. А братья Халид и Брахим Бакрауи, которые взорвали себя в брюссельском аэровокзале, до этого были известны полиции как участники разбойных нападений.
Исламизм будет бить по Европе до тех пор, пока окончательно её не завоюет, а он обязательно сделает это, если Европа не выдвинет новый мобилизационный миф. Новый смысл.
Получается, что радикальный ислам становится последним прибежищем иммигранта, который живёт в «концентрации бедности и безработицы». «Бельгия — европейский лидер по числу граждан, уехавших воевать в рядах джихадистов (если считать в пропорции к населению)», — отмечает правая французская газета Le Figaro.
Джихадисты из Моленбека причастны и к терактам в Мадриде, которые произошли в марте 2004 года и к расстрелу людей в Еврейском музее в Брюсселе в мае 2014 и к попытке теракта в поезде Амстердам-Париж в августе 2015 — на это обращает внимание французская газета Le Monde.
«Другие» — это не иммигранты, как утверждают ксенофобы. «Другие» — это радикальные исламисты. Радикальный ислам предлагает Смысл — как коренным европейцам, так и иммигрантам. Дряхлые либеральные ценности и смыслы если и способны мобилизовать кого-то, то только ветеранов мая 1968 года. Всё это пацифистское паясничанье, которое наблюдалось в Париже после терактов в ноябре, а до этого — после расстрела редакции Charlie Hebdo, — проявление вырождения идеологии мая-1968.
Исламизм будет бить по Европе до тех пор, пока окончательно её не завоюет, а он обязательно сделает это, если Европа не выдвинет новый мобилизационный миф. Новый смысл. У нашей интеллигенции либерального толка есть хотя бы наивный «миф Европы», а сами европейцы способны лишь «на зло террористам» продолжать веселиться…
Читайте также:
Ирина ПОДМАРЬКОВА. Брюссель: противоречия «столицы Европы»
