Юрий НЕРСЕСОВ
Первая война мирового сообщества за восстановление демократии и прав человека развернулась в Парагвае. Чтобы восстановить демократию, мировому сообществу пришлось перебить свыше 80 процентов населения этой небольшой южноамериканской страны.
Дон Педро и дон Агустин
К началу XIX века некогда могущественные Испания и Португалия стали самыми слабыми и отсталыми странами Европы. Промышленность и сельское хозяйство пиренейских монархий не могли поставить на рынок ничего существенного. Оплачивать содержание разбухших государственных аппаратов и развлечения королевских дворов приходилось за счёт жестокой эксплуатации богатых южноамериканских колоний. Золото и серебро, кофе и какао, сахар и табак столетиями вывозились через Атлантику.
Индейцы, добывавшие все эти ценности на рудниках и плантациях, кроме плетей и миски баланды, ничего не получали. Это приводило к многочисленным восстаниям, которые власти топили в крови. Белая элита колоний делилась на две враждебные группировки. Самые тёплые места в колониальной администрации занимали уроженцы Испании и Португалии. В их руках находились армия, церковь, крупнейшие рудники и плантации, а главное – практически вся внешняя торговля.
Значительно более многочисленны были креолы – потомки первых европейских переселенцев, родившиеся уже в Южной Америке. Среди них тоже имелось немало чиновников, офицеров, помещиков и владельцев рудников, но колониальные власти не допускали их к высшим должностям, не давали свободно торговать с зарубежными странами и вообще считали людьми второго сорта. Креолов, естественно, такое положение не устраивало.
В 1809 году, когда Наполеон захватил Испанию, креольская верхушка решила, что час избавления от ненавистной империи настал. Уже к осени следующего года власть метрополии почти во всех крупнейших городах Южной Америки была ликвидирована. Освободившись от Наполеона, Мадрид прислал войска, однако в 1820 году революция охватила уже саму Испанию, и ей стало не до колоний.
На последнем этапе войны за независимость на сторону креолов стали переходить даже самые высокопоставленные представители колониальных властей. Вчерашние столпы империи становились её разрушителями. Организатор свирепых карательных экспедиций против мексиканских повстанцев, полковник Агустин Итурбите в 1821 году стал императором независимой Мексики, причём тут же отправился завоевывать независимую Гватемалу, которая при проклятом колониальном режиме считалась частью Мексики. Ещё круче закончилась революция в Бразилии. Освободившись от власти португальского короля, страна получила в качестве прощального подарка его сына, который стал править Бразилией под именем императора Педро I.
Мундир английский, погон бразильский…
При одной мысли о Латинской Америке у деловых кругов тогдашней “мастерской мира” Англии текли слюнки. Источники сырья и рынки сбыта южного континента обещали несметные прибыли. И как же было неприятно отдавать львиную долю этих прибылей жадным испанским чиновникам. Неудивительно, что революцию английские бизнесмены встретили как манну небесную. Британский министр иностранных дел Каннинг ещё в 1824 году прозорливо заметил:”Испанская Америка свободна, и, если мы не расстроим бездарно это дело, то она – английская”.
Английский адмирал Кокрэн возглавил флоты Бразилии и Чили. Свыше 6000 британских солдат воевало в рядах армии диктатора Великой Колумбии Симона Боливара. Помогали и деньгами. После окончания войны та же Колумбия осталась должна Британской империи 500 миллионов фунтов стерлингов.
Победители щедро расплачивались со спонсорами. Спустя всего 12 дней после прихода к власти, буэнос-айресская хунта в семь раз снизила налог на экспорт из Аргентины кож и сала. Ещё через месяц снимается запрет на вывоз золотых и серебряных монет. Бразилия не только брала с англичан на 40 процентов меньшие налоги, чем с торговцев других стран, но даже ввела для них особое судопроизводство. Из Англии ввозились пароходы, парусники, паровозы, рельсы, ткани, кухонная утварь, женские украшения, конская сбруя, брусчатка для мостовой. Даже национальные индейские плащи пончо в конечном итоге стали завозить из Англии, где их производство обходилось дешевле. Поток дешёвых британских товаров подорвал только начавшую развиваться южноамериканскую промышленность.
Такая политика весьма своеобразно обосновывалась южноамериканскими правительствами. “Мы не промышленники и не мореплаватели, – писал президент Аргентины Доминго Сармьенто, – а Европа может нас обеспечить на многие века своими изделиями в обмен на наше сырьё». Ему вторил министр финансов Посадас: “Мы не должны вводить чрезмерных налогов, делающих невозможным ввоз обуви: ведь обеспечивая здесь процветание дюжины сапожников, мы лишаем возможности тысячи иностранных производителей обуви продать здесь хоть пару туфель».
Соединенные Штаты, завоевавшие независимость чуть раньше, действовали с точностью до наоборот. Отгородившись от европейских товаров мощными таможенными барьерами, они стимулировали развитие собственного производства. Незадолго до избрания на пост президента США генерал Улисс Грант заявил: “В течение двух веков Англия следовала политике протекционизма, доведя её до крайних пределов, и никаких сомнений, что своим теперешним могуществом она обязана именно этой системе. Но затем, после двух веков такой практики, Англия сочла уместным перейти к доктрине свободной торговли, поскольку, по её мнению, протекционизм уже ничего ей не даёт… когда Америка извлечёт из протекционизма всё, что он может ей дать, она также будет настаивать на свободной торговле”.
Сегодня, глядя на США и Южную Америку, мы видим, кто оказался прав. Но тогда это было не столь очевидно, и буэнос-айресская хунта изо всех сил стремилась облагодетельствовать свободой и английским ширпотребом соседние провинции. По мнению её вождей, все территории, входившие в вице-королевство Рио-де-ла-Плата (современные Аргентина, Чили, Боливия, Уругвай и Парагвай) должны были и теперь подчиняться бывшей столице и проводить рыночные реформы по её рецептам. Начать решили с Парагвая, которому предъявили соответствующий ультиматум, подкреплённый экспедиционным корпусом генерала Бельграно.
Веские аргументы доктора Франсии
Не имеющий выхода к океанам и лишенный полезных ископаемых Парагвай был, пожалуй, самой глухой дырой испанской империи. Европейских переселенцев он привлекал мало. Особенно не жаловали отдаленную провинцию женщины. Испанцам сплошь и рядом приходилось брать в жёны индианок. В результате в началу XIX века две трети населения составляли метисы – дети смешанных браков. В Парагвае было мало крупных плантаторов. Рабов тоже было немного, менее двух процентов населения. Южную часть страны долгое время контролировали иезуиты, которые, хотя и драли с индейцев семь шкур, но не сгоняли их с земли и не разрушали крестьянскую общину.
Жители Парагвая отнюдь не питали нежных чувств к далёкой одряхлевшей Испании, но ещё меньше хотели подчиняться молодой, энергичной и чертовски близко сидящей аргентинской хунте. 24 июля 1810 года расширенное заседание органов местного самоуправления отвергло ультиматум Буэнос-Айреса и заявило о верности испанскому королю. Представляющему короля губернатору пришлось согласиться на формирование ополчения. 19 января 1811 года в битве при Парагуари непрошенные “освободители” были наголову разбиты и вышвырнуты за пределы Парагвая.
Испанский губернатор недолго радовался успехам своих верноподданных. 15 мая 1811 года его тоже попёрли. Власть перешла к хунте во главе с полковником Йегросом. Однако подлинным идеологом новой власти стал талантливый адвокат Хосе Франсиа, прославившийся удачным и зачастую бесплатным ведением дел бедняков. Он был убеждённым 6 сторонником независимости Парагвая. На одном из заседаний хунты, когда часть её членов стала склоняться к соглашению с Аргентиной, Франсиа положил на стол два пистолета и заявил:”Вот мой аргумент против Испании, а вот против Буэнос-Айреса”.
Дальнейшее показало, что многие из вождей хунты не только склонны к соглашательству с внешним врагом, но и активно путают казённый карман со своим. Коррупция, воровство и беспричинные аресты возмущали население. Не имея возможности пресечь беззакония, Франсиа вышел из правительства. Лишившись единственного грамотного юриста, хунта быстро запуталась в государственных делах и слёзно просила его вернуться. Франсиа согласился, но поставил два условия – немедленный созыв национального конгресса для реформы управления страной и формирование отдельного батальона, подчиняющегося непосредственно ему.
Первый национальный конгресс собрался 30 сентября 1813 года. Среди делегатов преобладали свободные крестьяне. Парагвай был провозглашён республикой во главе с двумя консулами: Франсиа и Йегросом. Неспособность йегроса и его откровенное нежелание заниматься повседневной работой было настолько очевидным, что уже в октябре следующего года Второй национальный конгресс предоставил Франсии диктаторские полномочия сроком на 5 лет. Спустя два года Конгресс объявил его пожизненным диктатором.
Получив хорошую трепку при Парагуари, соседи Парагвая больше не решались на прямое вторжение, но зато с удвоенной силой продолжали пакостить исподтишка. Блокада страны, захват её речных судов и засылка агентуры стали повседневным явлением.
Деятельность аргентинских и бразильских эмиссаров находила благоприятную почву в среде испанских граждан и креольской элиты. В марте 1820 года был раскрыт антиправительственный заговор, во главе которого стояли, в основном, помещики и высшие офицеры.
Франсиа реагировал молниеносно. Руководителей заговора расстреляли. Распоряжением верховного диктатора были высланы из страны все граждане Испании и на два года полностью прерваны отношения с внешним миром. За это Франсиа заработал репутацию кровавого тирана, хотя на самом деле за 26 лет его правления преследованиям властей подверглось всего около 1000 человек, из них 68 было расстреляно, остальные отделались тюремным заключением или высылкой из страны.
Гуманистами и демократами западные историки считали других политиков Латинской Америки. Например, того же президента Аргентины Доминго Фаустино Сармьенто, организатора кровавых карательных экспедиций против разоренных им же крестьян-гаучо. “Не жалейте крови гаучо, кровь это единственное, что у них есть человеческого,” – писал этот достойный государственный деятель своему предшественнику Бартоломео Митре: “Их кровь – удобрение, которое надо обратить на пользу страны». Поскольку в глазах мирового сообщества жизнь тысяч крестьян стоила заметно дешевле жизней 68 офицеров и четырёх помещиков, их смерть не отразилась нa репутации аргентинских демократов.
Мы пойдём своим путём…
Чрезвычайное положение, введённое после раскрытия заговора, позволило практически покончить с терроризировавшими население преступными шайками. Резкое сокращение импорта компенсировалось расширением отечественного производства.
Особое внимание правительство уделяло развитию сельского хозяйства. К 1826 году завершилась аграрная реформа. Франсиа конфисковал все земельные угодья испанцев, церковников и участников антиправительственных заговоров. Часть национализированных земель за символическую плату сдавалась в бессрочную аренду всем желающим. Условие было одно -использовать полученные участки только для земледелия и скотоводства. Одновременно Франсиа создал несколько крупных государственных ферм. В неурожайные годы часть произведённой в них продукции бесплатно раздавалась беднякам. Угроза голода была ликвидирована.
В 30-х годах XIX века начался второй этап реформ. Были снижены налоги на производство, что стимулировало развитие государственной промышленности, прежде всего лёгкой, пищевой и военной. В массовом порядке создавались школы. Парагвай стал единственной страной Южной Америки, где существовало всеобщее бесплатное начальное образование.
После смерти Франсии во главе парагвайского государства стал другой известным адвокат Карлос Лопес.
Поскольку к тому времени режим самоизоляции из двигателя парагвайской промышленности стал превращаться в тормоз и внешняя угроза стране ослабла, новое правительство открыло границы. В 40-50-х годах позапрошлого века Парагвай установил дипломатические отношения с большинством стран Латинской Америки, Европы и с США. Бурно развивалась международная торговля. Правительство начало активно приглашать в страну иностранных специалистов и посылать молодёжь на учёбу за границу.
Дав зелёный свет честным торговцам и промышленникам, Лопес не забывал бить по рукам любителей на халяву поживиться за счёт народа. Исключений не делалось ни для кого. Узнав, что американский консул Гопкинс создал фирму по незаконному вывозу парагвайских товаров, президент немедленно прикрыл лавочку, а самого Гопкинса вышвырнул из страны, как нагадившего щенка. Протесты и угрозы США были оставлены без ответа.
В середине XIX века Парагвай превратился в самую передовую страну Латинской Америки. В ней были богатые, но не было нищих. Парагвай полностью обеспечивал себя тканями, бумагой, стройматериалами, оружием и боеприпасами. Действовала одна из первых в Южной Америке железных дорог, работала телеграфная связь, а построенные на судоверфи в Асунсьоне корабли успешно пересекали Атлантику. Национальная валюта была устойчива, как ни в одной другой латиноамериканской стране, а внешнего долга не было вообще. Отсутствовали непрекращающиеся гражданские войны, произвол наёмных банд крупных помещиков и прочие прелести повседневного быта Южной Америки.
Существование южноамериканского государства, не позволяющего себя грабить, подрывало все мыслимые устои. А когда президент Уругвая Берро решил последовать этому примеру и ограничить произвол английских и американских корпораций, терпение “мирового сообщества” лопнуло.
“Я умираю вместе со своей Родиной!”
10 августа 1864 года действующий по указке Англии и США бразильский император Педро II объявил войну Уругваю. В феврале следующего года его войска захватили столицу Уругвая Монтевидео. Так как через этот порт осуществлялась вся внешняя торговля Парагвая, его захват враждебным государством автоматически означал экономическое удушение страны.
В ответ на вторжение в Уругвай президент Парагвая Франсиско Лопес (сын Карлоса Лопеса) начал военные действия против Бразилии. Парагвайские войска овладели бразильской крепостью Коимбра и двинулись в южном направлении, чтобы соединиться с армией законного правительства Уругвая. Успешно начатое наступление провалилось из-за предательства командующего экспедиционной армией генерала Эстигаррибии. Изменник завёл свой восьмитысячный отряд в ловушку, где тот был окружён и уничтожен 30-тысячной бразильской армией.
1 мая 1865 года Бразилия, Аргентина и оккупированный Уругвай заключили договор о союзе против Парагвая. Предусматривалось отторжение большей части его территории, взыскание огромной контрибуции и образование нового правительства, полностью контролируемого союзниками. Естественно, договор был тайным. Официально война велась во имя освобождения парагвайского народа от кровавой тирании. В марте 1866 года союзники вторглись в южные районы Парагвая.
Поражение Парагвая казалось делом ближайших месяцев. Страна была полностью отрезана от внешнего мира, её население составляло 1,4 миллиона человек, в то время как одна Бразилия имела свыше 10 миллионов. Союзники располагали неограниченной военной помощью Англии, Франции и США, а также кредитами английских банков и банков Ротшильда.
Войска “Тройственного союза” имели значительный боевой опыт, в то время как армия Парагвая не воевала уже больше 50 лет. Президент Аргентины Митре обещал войти в столицу Парагвая через три месяца. Американские и английские газеты грозились “раздавить гадину” ещё быстрее. Действительность оказалась несколько иной.
Основная борьба развернулась за крепость Умайту – центральный пункт всей парагвайской обороны. Многократные атаки интервентов захлебнулись, а несколько их отрядов были разбиты смелыми контрударами парагвайской армии. Тогда бразильское командование решило обойти Умайту с севера. Новая бразильская армия почти год продиралась сквозь джунгли. Не имея свободных войск, Лопес бросил на них отряд женщин. У форта Корумба лихие девчата вместе с гарнизоном форта полностью разгромили оккупантов и загнали их обратно в джунгли, где незадачливых вояк прикончила тропическая лихорадка.
Не сумев добиться победы силой, интервенты сделали ставку на измену. Американский посол Уошборн организовал заговор с целью свержения Лопеса. И опять ничего не вышло. Заговор раскрыли, посла с подельниками выслали. Правительство США обещало их наказать и, естественно, соврало.
Пришлось опять штурмовать Умайту. В бой бросали всех, кого могли. Армия интервентов пополнялась бразильскими рабами, которым обещали свободу после окончания войны, иностранными наёмниками и бандами помещичьих боевиков. Из США, Англии и Франции шёл непрерывный поток оружия от новейших винтовок до мощных мониторов с броней, непробиваемой парагвайской артиллерией. В августе 1868 года после 30-месячной осады Умайта пала. Спустя ещё четыре месяца главные силы парагвайской армии были разбиты и оставили столицу страны Асунсьон.
Разгром армии не означал конца войны. Лопес увёл остатки своих отрядов в горные районы Кордильер и перешёл к партизанской войне. Против оккупантов поднялось всё население. Каждую деревню приходилось брать штурмом, после чего всех жителей, включая детей, обычно вырезали. Настроенный крайне антипарагваиски бразильский историк Роше Помбу писал: “Множество женщин, одни с пиками и кольями, другие с малыми детьми на руках яростно швыряли в атакующих песок, камни и бутылки. Настоятели приходов Перибебуи и Валенсуэла сражались с ружьями в руках. Мальчики восьми-десяти лет лежали мёртвые, и рядом с ними валялось их оружие, другие раненые проявляли стоическое спокойствие, не издавая ни единого стона”.
Последнее сражение парагвайской войны произошло 1 марта 1870 года в ущелье Серро-Кора. В неравном бою отряд Лопеса был полностью истреблён. Раненого президента добили копьём. Его последние слова были: “Я умираю вместе со своей Родиной!”
За шесть лет войны население Парагвая с почти полутора миллионов уменьшилось до 221 тысячи. Из оставшихся в живых лишь десятую часть составляли взрослые мужчины (включая стариков и инвалидов). Война закончилась. Воевать стало не с кем.
Торжество победившей демократии
Истребив население Парагвая, оккупанты начали с упоением рвать на части обезлюдевшую страну. Первоначально планировалось просто разделить её территорию между победителями. Но бразильской и аргентинской сторонам так и не удалось договориться о дележе добычи, да и США не были заинтересованы в полной ликвидации Парагвая. В конце концов победителям пришлось удовлетвориться половиной территории страны и 236 миллионами песо контрибуции. Не слишком высокая цена за 200 тысяч погибших, сотни тысяч искалеченных и почти 30 миллионов фунтов стерлингов долгов за военную помощь мирового сообщества.
В самом Парагвае власть перешла в руки вернувшихся из эмиграции помещиков, многие из которых воевали в составе войск интервентов. Впоследствии они создали партию и “Колорадо”. Другие предпочитали торговать отечеством в пользу Англии и Аргентины и назывались партией “Бланко”. Представители конкурирующих партий то и дело отпихивали друг друга от кормушек. Иногда это происходило путём выборов, но чаще с помощью переворотов. Таким образом с 1870 по 1954 год в Парагвае сменилось 47 президентов. На бизнесе английских и американских фирм эти перемены никак не отразились. На положении остатков народа тоже.
Президенты от обеих партий с одинаковым рвением искореняли даже память и реформах Франсии и Лопеса, разворовывали иностранные кредиты и сгоняли крестьян с земли. Спустя считанные годы после окончания войны внешний долг Парагвая уже перевалил за три миллиона фунтов стерлингов и продолжал расти. Уцелевшие крестьяне превратились в бесправных батраков. В настоящее время 1,5 процента землевладельцев владеют 90 процентами всех освоенных земель.
В середине XX столетия слегка оправившийся от геноцида народ начал проявлять недовольство системой колониальной демократии. С трудом подавленные народно-демократические революции 1936-37 и 1947-48 годов вынудили парагвайских помещиков и их зарубежных хозяев установить режим “сильной руки”. Своим орудием они избрали генерала Альфредо Стресснера, пришедшего к власти в 1954 году.
Сын немецкого эмигранта и большой поклонник Гитлера, Стресснер безраздельно властвовал в Парагвае 35 лет. За жестокость и долгий срок правления он получил кличку “тиранозавр”. При нём американо-бразильский капитал окончательно вытеснил англо-аргентинский, были отменены последние ограничения на продажу иностранцам приграничных земель, которые немедленно превратились в бразильские кофейные плантации. Парагвай стал крупнейшим в Южной Америке перевалочным пунктом контрабандных товаров и наркотиков, оказавшись при этом на одном из последних мест по уровню жизни. За годы правления Стресснера каждый девятый парагваец прошёл через тюрьмы, треть населения не вынесло нищеты и террора и покинула страну. Оппозиционные партии были загнаны в подполье или принуждены к лояльности, зато численность правящей партии “Колорадо” достигла 800 тысяч человек (пятая часть всего населения страны).
Лишь в 1989 году из Вашингтона пришло распоряжение убрать одряхлевшего диктатора, которого сменил его собственный зять генерал Андреас Родригес. Демократические свободы парагвайцам временно вернули, но у власти осталась партия “Колорадо”, по-прежнему решающая все в интересах дяди Сэма. Чтобы оппозиция не зарывалась, её лидеров периодически отстреливают, как это недавно произошло с лидером Национальной крестьянской федерации Эстебаном Бальдуэном.
